06:30 будильник пронзил тишину нашей квартиры, хотя я могла бы поспать подольше. Я ставлю его не из нужды, а из страха, что не успею собраться. Пока дом всё ещё спит, я успеваю бросить в стиральную машину бельё, собрать для мужа Игоря контейнер с гречкой и курицей, проверить, подписал ли сын Петя тетрадку по английскому, и просмотреть почту с пометкой «срочно». В ванне пар заполняет зеркало, и я вижу себя кусками: лоб, ресницы, губы, ставшие за последние месяцы жёстче.
Я работаю менеджером проектов в фирме, где всё измеряется сроками и рисками. В чате каждую минуту всплывают вопросы, и я почти автоматически тянусь отвечать, даже когда стою у плиты. Я понимаю: если не ответить сейчас, ктото решит, что я «выпала», и придётся доказывать, что я на месте. А я ведь всегда в деле.
Петя, ему десять, просыпается тяжело, раздражённо. Игорь встаёт раньше меня, уходит на стройку, подбрасывая Пете сумку в школу, если я задерживаюсь. Игорь не плохой человек, он просто живёт в режиме «надо», как и я, и когда вечером падает на диван, его усталость выглядит как закон природы. Я ловлю себя на зависти к этой прямоте: устал значит, можешь полежать. Моя же усталость всегда требует объяснений.
В тот понедельник я вспомнила, что мне сорок один, когда в календаре всплыло уведомление о дне рождения. Я сама когдато поставила эту дату, чтобы не забыть, а всё равно пропустила. Я посмотрела на список задач, закрыла напоминание. В метро, прижавшись к поручню, думала о смете, которую надо согласовать, о заказе, который нужно забрать, о звонке маме она обидится, если я не позвоню. Коллеги прислали короткие поздравления с эмодзи, я ответила автоматическим «спасибо».
В другой части города, в школе, у Валентины Петровны первый урок начинается в восемь пятнадцать. Ей сорок восемь, она преподает литературу, хотя в последние годы ощущает себя скорее диспетчером. Шум детей, сообщения от родителей, таблицы от завуча, которые надо заполнить «к вечеру» всё это вплетается в её день. Валентина носит в сумке тетради, проверяет сочинения в автобусе, на кухне, пока в кастрюле кипит картошка.
Её дочь Алина, студентка, живёт отдельно, но звонит почти каждый день, часто прося перевести деньги, посмотреть расписание электричек, помочь с документами. Валентина не умеет говорить «не сейчас». Ей кажется, что отказ превратит её в плохую мать, плохую учительницу, плохого человека. Она держит в голове чужие ожидания как несокрушимый набор правил.
В учительской лежат печенья, ктото принёс «к чаю». Валентина берёт их, но вместо удовольствия ощущает раздражение не на печенье, а на себя. Слышит, как коллеги обсуждают, кто куда ездил в выходные, кто «успел на массаж», и в слове «успел» слышит упрёк. Она тоже могла бы «успеть», если бы была собраннее, если бы не расплывалась по чужим просьбам.
В поликлинике, где я работаю под именем Галина, к девяти утра уже стоит очередь. Мне пятьдесят два, я терапевт, кабинет пахнет антисептиком и бумагой старых карт. Приходят пациенты с кашлем, высоким давлением, справками для работы. Я слушаю, назначаю, объясняю, а между приёмами отвечаю медсёстрам и проверяю, не зависла ли система.
Своё собственное давление измеряю редко не из незнания, а из нежелания видеть цифры. Когда вокруг весь день чужие цифры, свои кажутся лишней проблемой. Дома меня ждёт пожилой отец, перенесший инсульт, с которым я живу уже третий год. Он может дойти до кухни, но путается в лекарствах, я раскладываю таблетки по коробочкам на неделю вперёд, будто так упорядочу всю жизнь.
Четвёртая женщина Ксения, самозанятая маникюристка. Ей тридцать семь, квартирастудия в новостройке, кредит, два окна на шумную улицу. Ксения работает с утра до ночи, каждый отменённый клиент дыра в бюджете. Она выкладывает в соцсети фото аккуратных ногтей, подписи «свободные окна», отвечает на сообщения в два ночи.
Её парень Дима живёт с ней, но как гость. Помогает иногда, может забрать посылку или вынести мусор, но в целом считает, что Ксения «сама себе хозяйка». Ксения не спорит боится, что спор превратится в скандал, скандал в разрыв, разрыв в ещё одну проблему. Ей и так хватает.
Общее между нами не в возрасте и не в профессии, а в том, как мы держим на себе жизнь, словно она может развалиться, если отпустить хоть одну нитку. И в том, что вокруг постоянно звучат противоречивые голоса.
Я слышу их в офисе, когда коллеги обсуждают продуктивность и «правильный баланс». В соцсетях мелькают ролики, где женщины улыбаются на пробежке, пьют зелёные смузи и говорят о любви к себе. Я смотрю на это с усталой злостью; улыбка кажется ещё одной обязанностью.
В родительском чате мамы спорят о кружках и репетиторах, соседки осуждают «карьеристок» и одновременно смеются над «домохозяйками». В очереди пациенты требуют внимания и одновременно жалуются, что врачи «ничего не делают». В комментариях к моим публикациям пишут: «Как вы всё успеваете?» и сразу же: «Ну вы же дома сидите».
Первый тревожный звонок пришёл в метро в среду. Я держала телефон, читала сообщение от начальника: «Нужно сегодня закрыть, иначе сорвёмся». Внезапно поезд резко затормозил, и в груди сжалось, будто ктото схватил сердце. Дыхание стало коротким, колючим.
Я подумала, что сейчас упаду. Страх падения обжёг меня стыдом, будто слабость недопустима. На следующей станции я вышла, села на лавку, прижала ладонь к груди, пытаясь считать вдохи. Люди рядом говорили по телефону, ктото ел булочку. Я смотрела на колени, делала глоток из бутылки воды, и чутьчуть расслабилась, хотя и медленно, будто тело спорило со мной.
Через десять минут я вызвала такси в офис. В машине написала начальнику: «Буду через час, плохо себя чувствую». Пальцы дрожали, и я ощущала, как это видно на экране. Ответ был коротким: «Ок. Держись». Слова «держись» звучали привычно, но теперь как приказ.
У Валентины Петровны тревожный звонок прозвучал в виде срыва. В пятницу вечером она проверяла тетради, на кухне остывал суп, дочь по телефону просила срочно деньги на «взнос». В тот же момент в мессенджере пришло требование от родителя: «Почему у моего сына тройка? Объясните». Валентина почувствовала, как внутри поднимается горячая волна, резко сказала дочери: «Подожди, я не могу сейчас», и та обиделась. Затем отправила родителю слишком резкий ответ, сразу же пожалела.
Она сидела, глядя на экран, ощущая, как стыд прилип к горлу. Хочется всё исправить, но сообщение уже ушло. Выключив телефон, она пошла в ванную, закрыла дверь, схватилась за раковину и увидела в зеркале красные пятна на шее.
Тревожный звонок у меня, Галины, был медицинским, но тоже неожиданным. В понедельник после приёма меня охватила сильная голова и тошнота. Медсестра заметила: «Галина Николаевна, вы бледная». Я отмахнулась, но через час поняла, что отмахнуться не получится. Давление на тонометре оказалось высоким. Я думала о полном дне, о том, что отец останется без еды, пациенты будут ругаться, если я отменю приём. Своим профессиональным голосом я произнесла: «Мне нужен больничный». Сказать это было трудно, как поставить диагноз пациенту.
У Ксении кризис выразился онемением пальцев. Вечером, делая покрытие клиентке, я вдруг не чувствовала кончик большого пальца. Улыбнулась клиентке, сказала: «Сейчас секундочку», и пошла в ванную, включила холодную воду. Онемение осталось. Я вернулась, завершила работу, закрыла дверь, села на пол в прихожей, думая: если руки подведут всё. Кредит, закупка расходников, еда, коммуналка. Открыв в телефоне поиск «онемение пальцев маникюр», нашла статьи о туннельном синдроме, воспалении, операциях. Паника поднялась.
Дима пришёл поздно с пакетом из магазина, увидел меня на полу и спросил: «Ты чего?». Я попыталась объяснить, но слова отрывисты. Дима сел рядом, посмотрел на мои руки и сказал: «Отдохни пару дней». Сказал без злобы, но я услышала в этом непонимание. Пару дней для меня означали минус деньги и недовольных клиентов.
Эти кризисы не были катастрофами. Ни один из нас не потерял работу в один день, но после них прежнее состояние стало шатким. Каждая из нас почувствовала, что дальше так нельзя, но не знала, как иначе.
Вечером я пришла домой позже, чем планировала. Игорь уже накормил Пете, на столе стояла тарелка с остывшей пастой. Сняла пальто, села и сказала: «Мне сегодня стало плохо в метро». Голос дрогнул, хотя я пыталась говорить спокойно.
Игорь посмотрел внимательно. «Сердце?» спросил он. Я пожала плечами, хотелось, чтобы он понял, что дело не только в сердце. Он сказал: «Завтра к врачу сходи. Я отвезу Пете». В этом я услышала не жалость, а практичность, и это помогло.
На следующий день я записалась в поликлинику через приложение. Свободный слот был только на следующую неделю, утром. Хочется было отменить, потому что утром планёрка, но вспомнила страх в метро, и написала начальнику: «Мне нужно уйти на час, записалась к врачу». Ответ пришёл через минуту: «Ок, предупреди команду». Чувствую, как внутри немного расслабилась. Не мир стал добрее, а я позволила себе маленькое действие без оправданий.
В тот же день Валентина Петровна пошла к завучу. В руках была распечатка переписки с родителем, ладони потели. Завуч, строгая но уставшая, выслушала и предложила правило: отвечать до семи вечера, остальное на следующий день. В ответ пришло облегчение, но сразу же чувство вины, будто я попросила привилегию.
Я позвонила дочери, сказав: «Могу помочь, но не всегда сразу. Мне тоже нужен отдых». Дочь молчала, потом спросила: «Мам, ты чего? Ты заболела?». Я ответила: «Нет, просто устала». Сказать вслух было страшно, ведь в нашем мире усталость считается чемто, что надо терпеть молча.
Галина получила больничный на неделю. Выходя из поликлиники с листком и пакетиком лекарств, я чувствовала чужие взгляды, будто я симулянтка. Дома отец спросил: «Ты чего дома?». Я ответила: «Врач сказал отдыхать». Он пробормотал: «Отдых для молодых». Я не стала спорить.
Я позвонила в соцслужбу, попросила о сиделке на несколько часов в день. Мне объяснили, какие документы нужны, что очередь, что нужно заявление и справки. Записала список, ощутила раздражение: опять бумажки, опять ожидание. Но всё равно начала процесс, потому что иначе через год давление станет не цифрами, а проблемой серьёзной.
Ксения перенесла два клиента на вечер, одного на другой день. Это уже казалось катастрофой в её голове. Она написала постоянным клиентам: «Нужен небольшой разгруз в графике по здоровью». Ктото ответил с пониманием, ктото сухо: «Ок». Одна клиентка спросила: «Вы что, заболели?». Ксения долго смотрела на сообщение и не отвечала.
Она нашла ортопеда, записалась на платный приём, потому что в полисе ждать долго. Деньги на приём сняла с накоплений на отпуск, которого не было. Врач говорил о перегрузке кистей, о необходимости перерывов, упражнениях, фиксаторе запястья. Слово «необходимость» звучало как угроза.
Дима стал готовить ужин два раза в неделю. Было неловко, иногда пересолил, иногда забыл хлеб. Ксения сначала раздражалась, потом поняла, что раздражение тоже часть привычки всё контролировать. Училась терпеть чужую неидеальность, чтобы не тащить всё на себя.
К середине месяца у каждой из нас наступила точка, после которой назад уже нельзя.
У меня, Ольги, точкой стал разговор с начальником на планёрке. Он предложил взять ещё один проект, сказав: «Ты справляешься лучше всех». Я почувствовала знакомый укол гордости, смешанный со страхом. Представила себе снова метро, нехватку воздуха, собственный голос, шепчущий «держись». Сказала: «Не возьму, сейчас предел. Могу помочь с передачей, но вести не буду». В комнате стало тихо, ктото щёлкнул ручкой. Начальник посмотрел и спросил: «Ты уверена?». Я кивнула. Внутри всё дрожало, но я держалась из решения, а не из привычки. Он сказал: «Ладно, распределим иначе». Его голос не был злым, лишь раздражённым от дополнительной работы. Я поняла, что мир не рухнул, но цена будет: коллеги могут решить, что я «сдала», и придётся жить с этим.
У Валентины Петровны точкой стал конфликт с родителем. Он пришёл в школу, громко требовал извинений, угрожал жалобой. Я сказала: «Готова обсудить оценку, но не буду разговаривать в таком тоне». Завуч поддержала меня, и я вышла из кабинета с чувством облегчения, но и с тем, что наконецто не проглотила себя.
У Галины точкой стало то, что в третий день больничного я всё равно попыталась «забежать» в поликлинику, потому что коллега попросил помочь с отчётом. На остановке давление снова поднялось, и я осознала, что обманываю себя. Позвонила коллеге: «Не могу, на больничном». Она вздохнула, но согласилась. Я впервые за годы лёгла днём, слушала, как отец на кухне варит чай, и ощутила одновременно вину и облегчение.
У Ксении точкой сталУ Ксении точкой стал момент, когда она, не выдержав боли в пальцах, наконец отказалась от очередного клиента и задумалась, что её здоровье важнее любой прибыли.
