У Алёны будильник звенел в шесть тридцать, хотя вставать можно было и позже. Она ставила его не из потребности, а из страха, что не успеет размяться. Пока в квартире ещё царила тишина, она успела бросить бельё в стиральную машину, собрать Сергею пакет с гречкой и курицей, проверить, что у Миши подписана тетрадка по английскому, и пролистать письма с пометкой «срочно». В ванной пар от душа заставлял зеркало покрываться каплями, и Алёна видела себя фрагментами: лоб, ресницы, линия рта, которая за последние месяцы стала жёстче.
Она работала менеджером проектов в крупной фирме в Москве, где всё измерялось сроками и рисками. В корпоративном чате каждую минуту всплывали вопросы, и её рука сама тянулась отвечать, даже когда она стояла у плиты. Алёна знала: если не ответит сразу, ктото решит, что она «выпала», и потом придётся доказывать, что она всё ещё на месте. А она, как и было сказано в поговорке, всегда была «на месте».
Миша, десяти лет, просыпался тяжело и раздражённо. Сергей, муж Алёны, вставал ещё раньше и отправлялся на стройку, по дороге бросая сына в школу, если Алёна задерживалась. Сергей не был плохим, просто жил в режиме «надо», как и она, и когда вечером падал на диван, его усталость выглядела как закон природы. Алёна ловила себя на зависти к этой прямоте: усталзначит, лежишь. Её собственная усталость требовала объяснений, словно у неё был постоянный «чеклист» причин.
В тот понедельник Алёна вспомнила, что ей сорок один, когда в календаре всплыло напоминание о дне рождения. Она сама его когдато поставила, чтобы не забыть, а всё равно промахнулась. Алёна закрыла уведомление, посмотрела на список дел и бросилась в путь. В метро, прижавшись к поручню, она думала о согласовании сметы, забирании заказа из пункта выдачи, звонке маме ведь она обидится, если не позвонит. Поздравления от коллег пришли короткими эмодзисообщениями, а Алёна отвечала «спасибо» на автомате.
В другом районе СанктПетербурга, в школе, у Глáфиры Сергеевны первый урок начинался в восемь пятнадцать. Ей было сорок восемь, и она преподавала литературу, хотя в последние годы чувствовала себя скорее диспетчером. Дети шумели, родители писали в мессенджеры, завуч присылала таблицы, которые надо было заполнить «к вечеру». Глáфира Сергеевна носила в сумке тетради, проверяла сочинения в автобусе и на кухне, пока в кастрюле кипела картошка.
Её дочь, студентка, жила отдельно, но звонила почти каждый день, и разговоры часто заканчивались просьбами: перевести деньги, посмотреть расписание электричек, помочь с документами. Глáфира Сергеевна не умела говорить «не сейчас». Ей казалось, что отказ сделает её плохой мамой, плохой учительницей, плохим человеком. Она держала в голове чужие ожидания, как список правил, которые нельзя нарушать.
В учительской лежали печенья ктото принёс их «к чаю». Глáфира Сергеевна взяла одно, потом второе и ощутила, как поднимается раздражение. Не на печенье, а на себя. Она слышала, как коллеги обсуждают, кто куда ездил на выходных, кто «успел на массаж», и в слове «успел» слышала упрёк. Она тоже могла бы «успеть», если бы была собраннее, если бы не расплывалась по чужим просьбам.
В поликлинике, где работала Людмила, к девяти утра уже стояла очередь. Людмиле было пятьдесят два, она была терапевтом, а её кабинет пах антисептиком и бумагой от старых карт. Пациенты приходили с разным: кашель, давление, справки для работы. Людмила слушала, назначала, объясняла, а между приёмами успевала отвечать на вопросы медсестры и проверять, не зависла ли система.
Своё собственное давление она измеряла редко. Не потому что не знала, чем это грозит, а потому что не хотела видеть цифры. Когда у тебя весь день чужие цифры, свои кажутся лишней проблемой. Дома её ждал пожилой отец после инсульта, с которым она жила уже третий год. Он мог сам дойти до кухни, но путался в лекарствах, и Людмила раскладывала таблетки по коробочкам на неделю вперёд, будто так можно упорядочить всё остальное.
Четвёртая женщина, Вика, была самозанятой. Ей было тридцать семь, и она делала маникюр на дому. Квартирастудия в новостройке в Краснодаре, кредит, два окна на шумную улицу. Вика работала с утра до вечера, потому что каждый отменённый клиент означал дыру в бюджете. Она выкладывала в соцсети фотографии аккуратных ногтей, подписывала «свободные окна», отвечала на сообщения в два ночи.
Её парень, Дмитрий, жил с ней, но вёл себя как гость. Он помогал иногда, мог забрать посылку или вынести мусор, но в целом считал, что Вика «сама себе хозяйка», значит, сама и справится. Вика не спорила. Она боялась, что спор превратится в скандал, а скандал в расставание, а расставание в ещё один пункт в списке проблем. Ей и так хватало.
Общее между ними было не в возрасте и не в профессии. Оно было в том, как они держали жизнь на себе, будто она могла развалиться, если отпустить хоть одну нитку. И в том, что вокруг постоянно звучали противоречивые голоса.
Алёна слышала их в офисе, когда коллеги обсуждали продуктивность и «правильный баланс». В ленте соцсетей ей попадались ролики, где женщины улыбаются на пробежке, пьют зелёные смузи и говорят о любви к себе. Алёна смотрела на это с усталой злостью. Улыбка казалась ей ещё одной обязанностью.
Глáфира Сергеевна слышала эти голоса в родительском чате, где мамы спорили о кружках и репетиторах, и в разговорах с соседками, которые могли одновременно осудить «карьеристок» и посмеяться над «домохозяйками». Людмила слышала их в очереди, где пациенты требовали внимания и одновременно жаловались, что врачи «ничего не делают». Вика слышала их в комментариях: «Как вы всё успеваете?» и тут же «Ну вы же дома сидите».
Первый тревожный сигнал у Алёны случился в метро в среду. Она стояла в вагоне, держала телефон, читала сообщение от начальника: «Нужно сегодня закрыть, иначе сорвёмся». В этот момент поезд резко затормозил, и Алёна почувствовала, как в груди чтото сжалось, будто ктото схватил сердце рукой. Воздуха стало мало. Она попыталась вдохнуть глубже, но вдох вышел коротким и колючим.
Алёна подумала, что сейчас упадёт. Ей было стыдно, будто падениеэто слабость. Она вышла на следующей станции, села на лавку и прижала ладонь к груди. В ушах шумело. Мимо шли люди, ктото говорил по телефону, ктото ел булочку. Алёна смотрела на свои колени и считала вдохи.
Она достала из сумки бутылку воды, сделала глоток и почувствовала, как немного отпускает. Не сразу, не красиво, а медленно, будто тело спорило с ней. Через десять минут она смогла встать и вызвать такси до офиса. В машине написала начальнику: «Буду через час, плохо себя чувствую». Пальцы дрожали, и ей казалось, что это видно по экрану.
Начальник ответил: «Ок. Держись». Алёна прочитала и почувствовала странную пустоту. «Держись» было привычным словом, но сейчас оно звучало как приказ.
У Глáфиры Сергеевны тревожный звонок пришёл в виде срыва. В пятницу вечером она проверяла тетради, на кухне остывал суп, а дочь по телефону рассказывала, что срочно нужны деньги на «какойто взнос». Глáфира Сергеевна пыталась понять, что за взнос, и одновременно думала о том, что завтра будет субботник в школе.
В тот момент в мессенджере пришло сообщение от родителя: «Почему у моего сына тройка? Вы обязаны объяснить». Глáфира Сергеевна почувствовала, как внутри поднимается горячая волна. Она резко сказала дочери: «Подожди, я не могу сейчас», и та обиделась. Потом Глáфира Сергеевна открыла сообщение родителя и написала ответ слишком резкий, почти грубый. Отправила и сразу пожалела.
Она сидела, глядя на экран, и чувствовала, как стыд липнет к горлу. Хотелось бы отмотать назад, стереть, сделать иначе. Но сообщение уже ушло. Глáфира Сергеевна выключила телефон, пошла в ванную, закрыла дверь и просто стояла, держась за раковину. В зеркале увидела красные пятна на шее.
У Людмилы тревожный звонок был медицинским, но всё равно неожиданным. В понедельник, после приёма, она почувствовала сильную головную боль и тошноту. Медсестра сказала: «Людмила Николаевна, вы бледная». Людмила отмахнулась, но через час поняла, что отмахнуться не получится.
Она зашла в процедурный кабинет, попросила измерить давление. Цифры на тонометре были слишком высокими. Людмила смотрела на них и думала не о себе, а о том, что завтра у неё полный день, что отца некому будет кормить, что пациенты будут ругаться, если отменить приём. Потом она услышала свой собственный голос, сухой и профессиональный: «Мне нужен больничный». Сказать это было труднее, чем поставить диагноз пациенту.
У Вики кризис проявился в виде онемения пальцев. Вечером, делая покрытие клиентке, она вдруг поняла, что не чувствует кончик большого пальца. Вика улыбнулась клиентке, сказала: «Сейчас секундочку» и пошла в ванную, включила холодную воду, подержала руки под струёй. Онемение не прошло.
Она вернулась, закончила работу, взяла деньги, провела клиентку, закрыла дверь и села на пол в прихожей. В голове крутилась мысль: если руки подведутвсё. Кредит, закупка расходников, еда, коммуналка. Она достала телефон и открыла поиск: «онемение пальцев маникюр». Статьи пугали туннельным синдромом, воспалением, операцией. Вика почувствовала, как поднимается паника.
Дмитрий пришёл поздно, с пакетом из магазина. Он увидел Вику на полу и спросил: «Ты чего?». Она попыталась объяснить, но слова выходили обрывками. Дмитрий сел рядом, посмотрел на её руки и сказал: «Ну отдохни пару дней». Сказано без злого умысла, но Вика услышала в этом непонимание. Пару дней для неё означали минус деньги и недовольных клиентов.
Эти кризисы не были катастрофами. Никто не умер, никто не потерял работу в один день. Но после них прежнее состояние стало шатким. Каждая из женщин почувствовала, что дальше так нельзя, но не знала, как иначе.
Алёна вечером пришла домой позже, чем планировала. Сергей уже накормил Мишу, на столе стояла тарелка с остывшей пастой. Алёна сняла пальто, села и сказала: «Мне сегодня стало плохо в метро». Она старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрогнул.
Сергей посмотрел внимательно. «Сердце?» спросил он. Алёна пожала плечами. Ей хотелось, чтобы он сам понял, что речь не только о сердце. Сергей сказал: «Завтра к врачу сходи. Я отвезу сына». В её ушах прозвучало не жалостливое, а практичное. И это, странно, помогло.
На следующий день она записалась в поликлинику через приложение. Свободное время было только на следующей неделе, утром. Алёна хотела отменить, потому что утром у неё планёрка, но вспомнила лавку в метро и то, как боялась упасть. Она написала начальнику: «Мне нужно уйти на час, записалась к врачу». Отправила и ждала, будто сейчас её вызовут к ковру.
Начальник ответил через минуту: «Ок, предупреди команду». Алёна перечитала и почувствовала, как внутри чуть расслабилось. Не мир стал добрее, а она позволила себе маленькое действие без оправданий.
Глáфира Сергеевна на следующий день пошла к завучу. В руках держала распечатку переписки с родителем, ладони потели. Завуч, строгая, но уставшая, выслушала: «Я сорвалась. Мне стыдно. Я не вывожу этот поток сообщений. Можно ограничить время, когда мы обязаны отвечать?»
Завуч посмотрела и вздохнула. «Мы всё не вывозим», сказала она. «Давайте правило: отвечаем до семи вечера, всё остальное на следующий день». Она написала в общий чат.
Глáфира Сергеевна почувствовала облегчение, а потом вину, будто получила привилегию. Дома она позвонила дочери и сказала: «Я могу помочь, но не всегда сразу. Мне тоже нужен отдых». Дочь молчала, потом спросила: «Мам, ты чего? Ты заболела?» Глáфира ответила: «Нет. Просто устала». Сказать это вслух было страшно, потому что в её мире усталость считается чемто, что надо терпеть молча.
Людмила получила больничный на неделю. Выходя из поликлиники с листком и пакетом лекарств, ей казалось, что все смотрят на неё как на симулянтку. Дома отец спросил: «Ты чего дома?» Людмила ответила: «Врач сказал отдыхать». Отец буркнул: «Отдыхать это для молодых». Она не стала спорить.
Она позвонила в соцслужбу, которую ей когдато советовали, и спросила о возможности сиделки на несколько часов в день. Ей объяснили, какие документы нужны, что есть очередь, что нужно заявление и справки. Людмила записала список на листок и почувствовала раздражение. Всё снова упиралось в бумагу и ожидание. Но она всё равно решила начать, иначе через год её давление станет не цифрами, а скорой.
Вика на следующий день не стала отменять клиентов. Она перенесла двоих на вечер, одного на другой день, и это уже казалось катастрофой в её голове. Она написала нескольким постоянным: «Мне нужно разгрузить график по здоровью». Ктото ответил с пониманием, ктото сухо: «Ок».Сергей, улыбнувшись, принёс Алёне чашку чая, и они вместе, не спеша, задумались, как маленькие паузы способны превратить бурный день в тихую победу.
