**Дневник. 26 апреля.**
Всю жизнь я была тенью. Прислугой для своей же семьи. И лишь в 48 лет я наконец расправила плечи и поняла, что значит жить не для других, а для себя.
До этого возраста я даже не догадывалась, что мир может быть иным. Что можно не стоять сутками у плиты, не отдраивать полы вчетверо сложеннее, чем требуется, и не ловить одобрительный кивок мужа за идеально выглаженные рубашки. Я свято верила, что так и должно быть. Что мое предназначение — терпеть, быть удобной и отдавать себя без остатка. А как иначе? Именно этому учили мою мать, бабушку, и теперь — меня.
Меня зовумт Анна. Я родилась в маленьком селе под Рязанью. Замуж вышла в девятнадцать — куда деваться, если все вокруг твердили: «Не засиживайся!» Вышла за Николая — вроде неплохой, не пьет, руки золотые. Родили двоих — сына и дочь. И с этого момента я перестала быть человеком. Стала приложением к плите, к швабре, к детским слезам.
Коля быстро перестал видеть во мне женщину. «Родила — молодец, теперь корми да не мешай». Он не поднимал руку, но взглядами резал больнее ножа. Вечерами пропадал с друзьями, возвращался хмурым, ворчал, если ужин остыл. Работал, да. Но дом был для него как постоялый двор — поспать, переодеться, уйти. А я тащила всё: дом, детей, огород, бесконечные «надо».
В сорок три его не стало — инфаркт скрутил прямо на рыбалке. Плакала ли я? Да, но не от потери. От страха перед пустотой. От осознания, что лучшие годы прошли мимо меня.
После его смерти я пробовала искать новых мужчин. Но везде одно и то же: «Ты же женщина, значит, твое дело — стряпня да уборка». Как будто у нас нет ни желаний, ни мечт, только долг. Я махнула рукой.
Дети выросли, уехали в Москву. Звонили редко. И вот тогда меня нашла Лида — подруга юности, которая, в отличие от меня, не боялась жить. Она сказала:
— Аня, ты когда-нибудь жила для себя?
Я покрутила пальцем у виска: а как же семья, дом, картошка в погребе? Но Лида не отступила: «Поехали в Италию, подработаем. Ты хоть раз почувствуешь, что ты — не только мать и кухарка». Долго сомневалась, но согласилась. Накопили денег, подучила язык, и вот я в Милане. Впервые за всю жизнь я вздохнула свободно.
Сначала было страшно. Чужой язык, другие обычаи. Но здесь никто не смотрел свысока. Работала сиделкой у стариков — добрые, благодарные. Потом устроилась в кафе. Впервые в жизни я держала в руках деньги, которые заработала сама. Купила платье. Сделала каре. Научилась водить скутер. В пятьдесят лет я носилась по набережной, как подросток.
Дети начали звать обратно: «Помоги с внуками, нам тяжело». Но я впервые сказала: «Я не нянька. Я — мать. А теперь я хочу пожить». Это был мой первый осознанный выбор.
Сняла маленькую квартиру. Завела кота. Познакомилась с мужчиной — Марко, вдовец, с тихим голосом и теплыми руками. Он не командовал, не требовал. Просто был рядом, когда мне этого хотелось. Я снова стала просыпаться с улыбкой.
Через год сбросила 12 кило. Ходила на йогу. Готовила на одного. Перестала считать себя обязанной миру просто за то, что я женщина.
Сделала тату — ласточку на ключице. Напоминание: я тоже умею летать.
Дети обиделись. Особенно сын: «Ты бросила нас!» Но я не бросила. Я просто перестала быть их тенью. Я отдала им всю себя. Теперь — моя очередь.
Теперь я знаю: никто не подарит тебе жизнь. Её можно только взять. А те, кто по-настояжному любит, не станут держать тебя в клетке. Если осуждают — значит, любили не тебя, а твою покорность.
Сейчас мне 54. В Россию не вернулась. Присылаю открытки. Деньги — нет. У них своя жизнь. У меня — своя.
И знаете, чего я боюсь? Что тысячи женщин до сих пор живут, как жила я. Не подозревая, что можно иначе. Но можно. Просто нужно сделать шаг. Первый шаг — всегда за тобой.
