Всю жизнь я была прислугой для собственных детей. Лишь в 48 лет я наконец узнала, что значит жить по-настоящему.
До этого возраста я даже не подозревала, что жизнь может быть иной. Что можно не стоять у плиты сутками, не ползать по полу с тряпкой и не ждать одобрения мужа за идеальную чистоту. Я свято верила, что так и должно быть. Что мой удел — терпеть, быть удобной и бесконечно отдавать себя другим. Разве не этому учили мою мать, бабушку и теперь меня?
Меня зовут Татьяна. Я из маленькой деревни в Псковской области. Вышла замуж в девятнадцать — куда деваться, если все вокруг после школы бежали не в институты, а под венец. Мужем стал Игорь — вроде неплохой, работящий, без вредных привычек. Скоро у нас родились двое — сын и дочь. И тогда я окончательно перестала быть женщиной. Стала тенью. Прислугой. Той, кто всем должна, но сама ничего не смеет требовать.
Игорь быстро потерял ко мне интерес. «Родила — молодец, теперь корми да не мешай». Он не поднимал руку, но любил пропустить стакан с друзьями. Возвращался поздно, злился на детский шум, бросал тяжёлые взгляды, а то есть тарелки, если суп казался ему пересоленным. Работал — да. Но дом был для него гостиницей: поесть, поспать, снова уйти. Всё хозяйство, все болезни, покупки, ремонты — на мне.
В сорок три его сердце остановилось прямо за столом у соседа. Плакала ли я? Да, но не от горя — от страха и пустоты. Настоящее горе было в другом — в несложившейся жизни.
После его смерти я ещё пыталась наладить личную жизнь. Но попадались такие же — с теми же требованиями, тем же приказным тоном. Как будто у женщины нет души, только обязанности. Я махнула рукой.
Дети выросли, уехали учиться. Звонили редко. И тут снова появилась Надежда — подруга юности, которая, в отличие от меня, повидала свет. Однажды она спросила:
— Таня, тебе не кажется, что ты ещё даже не начинала жить?
Я усмехнулась — а как же дети, муж, огород? Разве это не жизнь? Но Надя настояла: поехали за границу, подзаработать. Дети взрослые, ты ничем не связана — хотя бы раз вдохнуть другой воздух. Долго сомневалась, но согласилась. Накопили денег, я выучила пару фраз, и через три месяца мы были в Италии. Там я впервые расправила плечи.
Сначала было трудно. И климат непритен, и люди другие. Но здесь никто не смотрел осуждающе, не давил. Работала сиделкой у пожилой пары — добрейшие старики. Потом устроилась в кафе помощницей. Мне платили. Впервые в жизни я держала деньги, заработанные своими руками, — и могла тратить их как хочу. Купила первое за двадцать лет платье. Сделала стрижку. Научилась ездить на скутере. Пятидесятилетняя баба, а носилась по набережной, как девчонка.
Дети звали назад — помогать с внуками. Говорили, как им трудно, как не хватает бабушки. Но я нашла в себе силы ответить: «Я не нянька. Я — мать. А теперь хочу пожить для себя». Это был мой первый осознанный выбор.
Сняла маленькую квартиру. Завела кота. Познакомилась с мужчиной — Антонио, вдовец, интеллигентный, с тёплыми карими глазами. Он ничего не требовал, просто был рядом, когда мне хотелось. Я снова стала просыпаться с улыбкой, а не со слезами.
Через год сбросила 12 килограммов. Ходила на тренировки. Готовила для себя, а не на толпу. Перестала считать стирку подвигом. Перестала верить, что женщина обязана всем — просто потому что родилась женщиной.
Сделала тату — маленькую ласточку на запястье. Напоминание. О том, что я тоже умею летать.
Дети обиделись. Особенно сын. «Как ты могла? Ты бросила нас, ты обязана быть рядом!» А я — не обязана. И сказала это вслух. Я отдала вам всеЯ прожила полжизни для других — теперь я выбираю себя.
