Как же странно порой жизнь поворачивается… Мои отношения с мужем ожили после ремонта. Я уж думала, мы разучились чувствовать. Шестнадцать лет брака – это, знаете, как потертый халат: удобный, привычный, только тепла в нем уже не осталось.
Мы с Вадимом давно существовали в размеренном ритме: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Не ругались, не выясняли отношений – просто жили. Тихо, ровно, почти по-родственному. Без всплесков, без сумасшедших страстей. Порой мне казалось, мы – как два дерева: корни сплелись, а кроны уже давно тянутся в разные стороны.
Пока не начался этот ремонт.
Суета наша возникла не просто так. Наш Ванька впервые уехал в лагерь на Черное море. На две смены! «Мама, я уже большой!» – гордо заявил наш двенадцатилетний сын, запихивая в сумку кроссовки со светящимися подошвами. Мы с Вадимом стояли на перроне и махали уходящему поезду, а вернувшись в пустую квартиру, осознали: теперь здесь только мы и эти стены, которые помнят нас совсем другими.
Чтобы побыстрее управиться, мы перебрались в съемную однушку, а в нашей «хрущевке» поселились чужие люди – шумные, пропахшие краской и потом. Среди них был Виктор.
Высокий, с натруженными руками и холодным взглядом. Он напомнил мне молодого Вадима – тембром голоса, привычкой щуриться, когда думает. Но если мой муж говорил со мной мягко, даже в гневе не повышал голоса, то Виктор орал на свою жену по телефону так, что аж стыдно становилось.
Я впервые услышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, которая родила ему двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом выяснилось, что у него еще и любовница есть.
Как-то раз я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девчонкой. Она визжала от смеха, пока он рассказывал похабный анекдот. А потом схватил ее за талию и прижал к еще не покрашенной стене.
И тут меня вдруг пронзил страх.
Не за нее – за себя.
Вдруг у Вадима где-то есть такая же дурочка, которая радуется его вниманию, как подачке? Вдруг он тоже давно живет на две жизни, а я – последняя, кто об этом догадывается?
В тот вечер я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое – равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
– Ты как, не вымоталась еще от всей этой кутерьмы?
А тем временем рабочие содрали старые обои, и под слоем бумаги обнажились следы наших первых лет. Вот розовое пятно. Это мы с Вадимом, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он тогда поднял меня на руки, я закричала, бутылка выскользнула – и пол-стены в напитке.
А вот вмятины от гвоздей – следы той самой полки, которую Вадим мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» – кричал он из-за двери, а я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка вышла кривая, но простояла десять лет.
…Через три дня мы поехали выбирать обои.
Вадим, который раньше всегда доверял мне все решения, вдруг оживился. Придирчиво сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Он не торопился, не экономил – он выбирал. Для нас. Для нашего дома. Водил пальцами по образцам, уточнял:
– Как думаешь, этот перламутровый оттенок будет играть при свете лампы?
Когда дошли до рулонов для спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым с едва заметным серебристым узором.
– Как в той гостинице в Сочи, – пробормотал он.
Я ахнула: еще до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы просидели всю ночь на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же цвета.
Потом был мебельный салон, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем – «чтобы тебе удобно было читать».
– Откуда ты знаешь, что мне это нужно? – спросила я.
– Я же с тобой шестнадцать лет живу, – он усмехнулся. – Должен был что-то запомнить.
В его голосе не было раздражения – только теплая, тихая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он все еще любит меня. Просто это чувство затерялось где-то среди быта, среди привычки, среди дней, похожих один на другой.
Но оно никуда не делось.
– Давай в спальне сами обоим клеить, – неожиданно предложил Вадим, когда ремонт уже подходил к концу.
Я замерла.
– Ты же ненавидишь клеить обои…
– Ненавидел, – он ухмыльнулся. – Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, под грузом лет, под слоем быта, под привычкой – все еще живет тот самый парень, который через пол-Москвы носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
…И вот мы стоим посреди спальни, и Вадим снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:
– Черт, – бормочет он, – ну почему они всегда одинаковые с обеих сторон?
Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном июльский ливень, а в голове – воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Вадим случайно прикладывает ладонь к свежей краске. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей комнате, пока я в общаге.
– Главное, чтобы к 25-му закончили, – говорю я. – Ваня приезжает.
Вадим кивает и вдруг берет мою руку, перепачканную в клее.
– А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Мы, ответственные родители первоклашки, вызвались поклеить обои. Стены были окрашены, и мы не знали, что такую краску сначала надо снять. Наутро все полосы, будто назло, отклеились. Пришлось скребком снимать краску и переклеивать все заново.
– Да уж мы тогда лажанулись по полной, – улыбаюсь я, размазывая клей по обратной стороне полотна.
Вадим фыркает:
– Ты тогда сказала, что больше никогда…
– …и вот, пожалуйста, – заканчиваю я фразу.
Его руки, грубые от времени, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Пальцы помнят движения, хотя прошло столько лет.
– Главное, чтобы не отклеились, – бормочет он, и мы одновременно вздрагиваем, вспомнив тот злополучный класс.
– Теперь-то у нас опыт есть, – шучу я.И когда дверь распахнулась, и на пороге появился наш загорелый Ваня с сумкой, полной морских ракушек, мы с Вадимом переглянулись и без слов поняли, что этот ремонт стал началом чего-то нового.
