Дети моего супруга ненавидели меня всей душой. С первого дня и, казалось, навсегда. Но жизнь преподнесла сюрприз: мой муж, увидев их жестокость, встал на мою защиту. Его поступок перевернул всё вверх дном, заставив их опустить головы и протянуть руку примирения.
Мой муж, Алексей Николаевич, — отец троих взрослых детей, каждому за двадцать. Мы познакомились в тихом посёлке под Санкт-Петербургом, где он жил, словно призрак, два года после смерти жены. Став отцом в юности, он остался один с тремя детьми и разбитым сердцем. Через год наших отношений он решил представить меня семье. Но с порога я ощутила ледяной приём — чужая, лишняя в их замкнутом мире.
Мне 57, ему — 47. Разница в десять лет стала для его отпрысков поводом для насмешек. Четыре года помолвки, девять лет знакомства — все попытки найти общий язык разбивались о стену презрения. Я переехала к нему лишь когда дети разъехались. Но редкие визиты оборачивались пыткой: колкие намёки на мать, взгляды, будто я — воровка, укравшая их отца. Я твердила, что не заменю её, но слова терялись в пустоте.
После предложения руки и сердца их ненависть вспыхнула с новой силой. Языки стали острее, шутки — ядовитее. Молчала, зная, через что прошла семья. Алексей пахал как вол, брал подработки, чтобы дети ни в чём не знали нужды. Даже повзрослев, они жили на его деньги — он пытался заполнить пустоту, оставленную матерью.
Месяц назад мы расписались. Скромная церемония в загсе, без родни — дети сослались на «неотложные дела». Сбережения вложили в медовый месяц в Сочи. Лазурное море, вилла с мраморными колоннами — наш рай длился два дня.
На третий день на пороге возникли все трое: Илья, Светлана и Оксана. «Пап, мы соскучились!» — запели хором. Светлана, проходя мимо, шипнула: «Думала, сбежишь в рай один?» Я онемела, но промолчала. Осмотрели виллу, заказали ужин, сохраняя видимость вежливости. Но замысел их был грязнее гря.
Илья, глядя в упор, бросил: «Эй, бабка под шестьдесят! Не стыдно воровать наш курорт? Освобождай виллу — вам тут не место!» Руки задрожали, но я прошептала: «Не отнимайте наше счастье…» Оксана фыркнула: «Какое счастье? Ты даже его старые тапки не стоишь!»
Грохот разбитого бокала оглушил комнату. На пороге стоял Алексей, багровый от гнева. «СОВСЕМ СОВЕСТЬ ПОТЕРЯЛИ?!» — рёк его голос, от которого дрогнули стены. Дети остолбенели. «Я жизнь на вас положил! Деньги, силы, а вы — гадить в мой медовый месяц?!»
Они залепетали, но он взревел: «Молчать! Думал, слепой? Видел, как вы жену травите!» Щёлкнул телефон — через пять минут охрана выдворила их под вопли: «Папа, мы же шутили!» Алексей, не дрогнув, бросил: «Урок усвоите — вернётесь. Нет — пенсия вам не светит».
Вечером он заблокировал их счета. Банковские карты, квартиры в кредит, машины — всё, к чему они привыкли за годы иждивенчества, исчезло. «Пора на своих ногах стоять», — сказал он, глядя в окно.
Месяцы спустя раздался звонок. Трое голосов, сдавленных стыдом: «Пап… Прости. Мы поняли…» Алексей взглянул на меня. «Давайте начать сначала», — прошептал он.
Сейчас они осторожно стучатся в дверь, принося пироги и неловкие комплименты. В их глазах уже не злоба — страх и надежда. Алексей сжалился, разрешив небольшую помощь. Но роскошь кончилась — они учатся работать. А я? Я наконец дышу. И верю, что даже старые раны могут затянуться.
