За стеной – не молчание
— Да убавь ты эту чёртову музыку! – крикнула Галина Ивановна, стуча кулаком по стене. – Ночь на дворе, люди спать ложатся!
В ответ грянули ещё громче тяжёлые басы, словно в соседней квартире устроили подпольный рок-клуб.
— Мам, успокойся, – устало сказала Алина, выглядывая с кухни с кружкой чая. – Поговоришь с ними завтра по-хорошему.
— По-хорошему? – Галина Ивановна повернулась к дочери, глаза горели возмущением. – Я уже два месяца с ними “по-хорошему”! А им – хоть бы что! Словно в пустоту!
Снова грохот, топот, мужской хохот. Галина Ивановна схватилась за сердце.
— Боже мой, что за напасть! Раньше тут Елизавета Семёновна жила, царство ей небесное, тишь да благодать. А теперь…
Алина поставила кружку на стол, подошла к матери.
— Мам, ну чего ты так переживаешь? Молодёжь, им веселиться хочется. Вспомни, как мы с Серёжкой в детстве по квартире гоняли.
— Днём! И мы детьми были! А эти… – Галина Ивановна махнула рукой в сторону стены. – Взрослые мужики, а ведут себя, как малые дети.
Музыка внезапно смолкла. В наступившей тишине слышно лишь тиканье бабушкиных ходиков да неразборчивый шёпот за стеной.
— Ну вот, видишь, – облегчённо вздохнула Алина. – Одумались, наверное.
Но радоваться было рано. Через минуту раздался протяжный, леденящий душу вой. Не человеческий – звериный.
— Что это? – побледнела Алина.
— Пёс, – мрачно сказала Галина Ивановна. – Теперь ещё и зверюгу завели. Здоровенный, судя по голосу.
Собака выла так, будто её душу рвали на части. Вой переходил в скулёж, потом снова взмывал вверх, пронизывая до костей.
— Мам, может, ей плохо? Может, помочь?
— Какая помощь? Им на всех наплевать! – Галина Ивановна снова забарабанила по стене. – Тишину соблюдайте! Слышите? Собаку успокойте!
В ответ раздались неразборчивые мужские голоса. Пёс замолчал, но через мгновение завыл с новой силой.
Галина Ивановна опустилась в кресло, устало закрыла глаза.
— Алинушка, больше нет моих сил. Каждую ночь – одно и то же. То музыка, то телевизор, то этот проклятый пёс. Уже вторую неделю не сплю.
Дочь присела на подлокотник.
— А участкового вызывала?
— Вызывала. Пришёл. Поговорил. На сутки затихли, потом – снова. Участковый говорит – нет доказательств. Как шум докажешь? Придёт – тишина, уйдёт – снова грохот.
За стеной раздался тяжёлый скрежет, будто кто-то двигал шкаф.
— В час ночи мебель таскают, – прошептала Галина Ивановна. – Нормальные люди так не делают.
— Мам, а может, правда что-то случилось? Может, не со зла?
— Ты их защищаешь?
— Нет, просто… Помнишь, бабушка рассказывала про деда Мишу? Он тоже по ночам шумел, а оказалось – болезнь.
Галина Ивановна задумалась. Действительно, шум был странным. Не просто громким – каким-то… ненастоящим.
— Ладно, – решительно поднялась она. – Пойду к ним. Разберусь.
— Мам, полночь же!
— А им-то что? Раз не спят – значит, примут!
Накинув халат, она вышла на лестницу. Соседская дверь ничем не выделялась. Лишь номер “42” был заклеен скотчем, будто его пытались скрыть.
Звонок. Внутри заиграла мелодия, но никто не подходил. Пёс снова завыл.
— Откройте! Я соседка!
Тишина. Затем – тяжёлые шаги.
Дверь приоткрылась на цепочку. В щели – красные, усталые глаза.
— Чего надо? – хриплый голос.
— Музыка, пёс… Люди спать не могут.
— Какая музыка? – голос звучал искренне удивлённо.
— Как какая? Вот же!
За стеной действительно играла музыка. Старая, трескучая, будто из давних времён.
— Ничего не слышу, – сказал мужчина.
Галина Ивановна опешила.
— Да как же? Вот же она!
— Бабка, ты в себе? Может, “скорую”?
— Да что вы! Я всё прекрасно слышу!
Дверь захлопнулась. Музыка продолжала играть, но теперь казалось, будто она доносится издалека, словно из прошлого.
Вернувшись, Галина Ивановна застала Алину, прильнувшую к стене.
— Ну что?
— Странно, мам. Музыка будто старая, с пластинки… И голоса – мужской и женский. Говорят о чём-то…
Галина Ивановна приложила ухо. Да, за стеной звучал старомодный вальс, а среди тактов – шёпот, полный нежности.
— Может, кино смотрят?
— В полночь?
Песня сменилась другой – ещё более древней. Голоса стихли, потом вновь зашептались.
— Мам… А помнишь, бабушка рассказывала про эту квартиру?
— Что?
— Тут в войну жила пара. Он на фронт ушёл, не вернулся. Она ждала его всю жизнь… Включала их любимые пластинки…
Галина Ивановна отпрянула.
— Алишка, не неси чепухи!
Но музыка играла. Голоса пели дуэтом, потом смеялись.
— Мам, давай спать. Утром разберёмся.
Но уснуть не удалось. Песни сменяли друг друга. Иногда сквозь них прорывался тихий плач.
Утром Галина Ивановна спустилась к консьержу.
— Иван Степаныч, кто в 42-й живёт?
— Да никто. После Лизаветы Семёновны пустует.
— Как никто? Я же видела!
— Галина Ивановна, вам бы к врачу…
Вечером музыка зазвучала снова. Теперь Галина Ивановна не злилась. Она сидела и слушала. Песни о любви. Голоса, полные счастья.
Алина тоже слушала. Они не обсуждали, что это было. Просто знали – за стеной живёт любовь. Та, что не умирает.
Однажды музыка прекратилась. Навсегда.
А на следующий день в квартиру вселился молодой парень с гитарой. Но его стены молчали.
— Может, они нашли друг друга? – спросила Алина.
— Может бытьИ теперь, когда по вечерам в квартире воцарялась тихая, обыденная тишина, Галина Ивановна иногда включала старые пластинки и, закрывая глаза, снова слышала за стеной тот самый, ненастоящий и такой тёплый, смех влюблённых.
