Однажды в покосившейся избушке на краю деревни поселилась молодая женщина…
В селе не жаловали чужаков. Мужики сбегались, позвали участкового. Тот приехал, документы проверил, объявил, что это дальней родственницы тётки Аграфены, скончавшейся лет пять назад в девяносто шесть. «Отродясь у Аграфены ни роду, ни племени не водилось», – покачали головами старухи.
А женщина тем временем обустраивалась. Вскопала пару гряд на заросшем бурьяном огороде, что-то посеяла. Соседи посмеивались: кто ж так поздно сажает? Но скоро зелень взошла – густая, сочная. «Не иначе как знается с нечистой силой», – шептались бабы. С той поры и прозвали её колдуньей.
Людей она сторонилась, о себе молчала. А где тайна – там слухи. Вскоре по деревне пошёл шёпот, будто бежала она из Москвы от богатого любовника, прихватив бриллианты. Вот и затаилась в глуши.
Пока однажды у соседки ребёнок не подавился. До больницы далеко, скорая не едет – бросилась мать к Дарье-колдунье. Та схватила малыша, перевернула, хлопнула по спине – и вылетела из горла пуговица.
После этого Дарью зауважали, но и побаивались. А вот Иван к ней привязался. Мать голосила: «Девушек молодых – хоть отбавляй, а он за сорокалетней хвостом ходит!» Бывало, выйдет мать Ивана под окна Дарьи, кричит, что та приворожила сына зельем. Иван уводил её, рыдающую, а сам снова к Дарье возвращался.
Жили они, невзирая на пересуды. Через год родила Дарья дочку Галю, а спустя три года – Веру. Сельчане отстали – своих забот хватает.
Как-то после бури потекла крыша, полез Иван чинить. Спускаясь, оступился – упал, разбился. Дарья привезла врача из райцентра. Тот осмотрел, велел везти в город. Уговорила Дарья шофёра, отвезла мужа, сама вернулась к детям.
Через месяц подъехала машина, выгрузили инвалидное кресло с Иваном. Позвоночник сломан, не ходит. Кто-то буркнул: «Карма за колдовство».
Вывозила Дарья Ивана на крыльцо, не отходила ни на шаг. Не бросила, ухаживала, грела ему руки. Перед такой любовью сплетни смолкли. Даже поговаривали, будто лечит она его – вот-вот встанет.
Сидел Иван, вырезал детям деревянных зверюшек, корзинки плел. Ловко выходило. Мужики завистливо косились: «Баба на руках носит, а он только и знает, что резьбой занимается».
Но любовь творит чудеса. Стал Иван понемногу вставать. Как-то сидел на крыльце, нож уронил – покатился по ступенькам. Дарья в огороде копалася. Пытался Иван спуститься – встал, да ноги подкосились, рухнул. У крыльца коса стояла – Дарья траву косить забыла. Задел её Иван при падении – лезвие в шею вошло.
Рыдала Дарья так, что думали – следом за ним в могилу ляжет. Дочери едва оттащили её от гроба.
Осталась одна. Без пенсии мужа, без его заработков на поделках. Но не нищенствовала. Шептались, будто продаёт украденные драгоценности.
Старшая, Галя, после школы уехала в город, выучилась на парикмахера. Приезжала на выходные – стригла односельчан. Платили кто чем: молоком, яйцами.
Без мужа в деревне тяжко. За домом следи, за детьми. Мужики то забор поправят, то крышу подлатают – в надежде на ласку. Но Дарья лишь кормила их, водкой поила, а дальше порога не пускала.
Как-то ревнивые бабы приперлись к её дому, кричат: «Поделись секретом молодости! Ты ведь не стареешь! И бриллианты отдай, а то сожжём!»
Говорят, вышла к ним Дарья – вся седая, лицо в морщинах. Отпрянули бабы: как так враз постарела? Видно, и правда колдунья… Разбежались.
Горе подкосило Дарью. Болела часто, дальше огорода не ходила. В магазин Вера бегала.
А Верка выросла бойкой да красивой. Экзамены на носу, а ей бы танцевать. Как-то собралась в клуб – Дарья не пустила. Ссора вышла громкая, вся улица слышала.
Соседка Фекла видела, как вылетела Верка из дома, словно ошпаренная, и метнулась в клуб. А ночью – стук в окно. Выбежала Фекла в ночнушке, а Верка стоит, трясётся: «Мама… мамка…» – и на дом показыФекла зажмурилась, перекрестилась и прошептала: “Отведи, Господи, её душу, и пусть покоится с миром.”
