Было уже темно, когда я подходила к своему дому в спальном районе Москвы, и в сумке зазвонил телефон. Достаю аппарат — звонок от брата.
— Привет, Егорка, — улыбаюсь я, намеренно называя его детским прозвищем, хотя он давно вымахал под метр девяносто и носит костюмы с иголочки.
— Ты не забыла, что у мамы через неделю юбилей? — напомнил он. Спасибо, кстати, а то я бы точно прозевала.
— Ну как можно забыть? — бодро вру я. — Ты уже подарок придумал?
— Как раз по этому поводу звоню. Давай встретимся, обсудим.
— Заходи ко мне. Или встретимся завтра в обед в «Берёзке» возле твоего офиса?
— Договорились. В час буду ждать. Если что, созвонимся. Пока! — И Саша отключился.
Обожаю своего младшего брата. Он мне ближе всех на свете. Ближе, чем мать. Сейчас мне стыдно вспоминать, что когда-то я хотела его погубить. Вина гложет до сих пор, особенно когда вижу его глаза. А тогда…
***
Мои родители познакомились в МГУ — два романтичных студента, неразлучных с первой пары. Жили впроголодь: мать — в коммуналке с родителями, отец — в общаге на Ленинских горах. Единственный шанс быть вместе — расписаться. Когда они объявили о свадьбе, бабушка рыдала, уговаривала подождать, но мать, упёртая, как сибирский трактор, настояла на своём. Уговорила родителей сэкономить на пышной свадьбе и снять им комнату в Измайлово.
Первые месяцы они только и делали, что нежились в постели. Ходили на пары сонные, но счастливые. Казалось, ничто не омрачит их любовь. Наивные…
Потом мать забеременела. Токсикоз скрутил её в три погибели — не могла ни готовить, ни терпеть запахи. Отец сбегал к друзьям в общагу, начались ссоры. Но когда я родилась, стало ещё хуже — бессонные ночи, вечный недосып. Бабушка с дедом брали отгулы, чтобы сидеть со мной, пока мать дописывала диплом.
Любовь любовью, но быт их сломал. Отец всё чаще пропадал с одногруппниками, возвращался под утро. А потом, после очередного скандала, заявил:
— Всё, хватит! Жениться было ошибкой. Я люблю другую.
Собрал вещи и ушёл.
Мать словно подменили. Если я проливала компот, она кричала: «Весь в отца, криворукий!» Я решила, что папа ушёл из-за меня — потому что я плохая. Так и выросла с этим камнем на душе.
— Ну почему ты такая неряха? — вздыхала мать, глядя на мои запачканные рукава. — Все девочки как девочки, а ты…
Я из кожи вон лезла, чтобы ей угодить. Выводила буквы до ночи, пока почерк не стал каллиграфическим. Но мать даже не заметила.
Потом она вышла замуж за дядю Серёжу. Стало легче — она перестала на меня орать. Дядя Серёжа заходил в мою комнату, помогал с уроками, гладил по голове. Однажды спросил:
— Кого хочешь — братика или сестрёнку?
Я промолчала. Хотелось, чтобы просто любили меня.
Несколько дней, пока мать лежала в роддоме, были самыми счастливыми. Мы жили вдвоём с дядей Серёжей — никаких криков. Я даже стала звать его папой. Но потом мать вернулась с Вовкой.
Новорождённый орал сутками. Я возненавидела его. Теперь даже дядя Серёжа не замечал меня. А когда Вовка подрос и начал ходить, мать обвиняла меня в каждом его синяке.
Всю любовь получал он. Мать взахлёб рассказывала, как он впервые сел, встал, сказал «мама». Только дядя Серёжа спрашивал про мои пятёрки.
И тогда в моей голове созрела мысль: если Вовки не станет, меня снова будут любить.
Летом мы поехали в Сочи. Море, солнце, пальмы — рай. В тот день мать загорала под огромной соломенной шляпой, дядя Серёжа читал «Братьев Карамазовых».
— Можно искупнемся? — спросила я.
Вовка тут же затопал за мной.
— Смотри за братом, — предупредил дядя Серёжа.
Мы зашли в воду. Вовка крепко сжимал мою руку. Я оглянулась — мать спала, дядя Серёжа уткнулся в книгу.
Вода уже доходила Вовке до груди. Я разжала пальцы.
— Смотри, медуза! — показала я вдаль.
Он шагнул — и провалился в яму.
Я видела, как он барахтается, как пузыри воздуха поднимаются к поверхности. Видела его широкие, недоумённые глаза.
И только тогда закричала.
Дядя Серёжа уже бежал, сбивая с ног отдыхающих. Вытащил Вовку — тот только воду откашлял.
Но взгляд дяди Серёжи… До сих пор снится.
Он ничего не сказал матери. Только с тех пор никогда не оставлял нас одних.
***
— Привет! — кричу я, замечая Егора в кафе.
Он встаёт, целует меня в щёку. Со стороны можно подумать, что мы пара.
— Заказал кофе и плюшки, как ты любишь.
— Спасибо, но я не голодна.
Брат набрасывается на выпечку, как волчонок. Я молча пододвигаю ему свою тарелку.
— Ну, что придумал насчёт мамы?
— Мы с Леной нашли крутой вариант. Но мне одному не потянуть. Поможешь?
— Конечно.
Мать всегда благодарила меня с холодной улыбкой, а его подарки — даже самые дурацкие — разглядывала с восторгом. Но я уже не обижаюсь.
— Будет подарок от нас двоих, — говорит Егор.
Потом он вдруг хитро подмигивает:
— Вон тот тип на тебя пялится. А мне пора.
И исчезает, оставив мне вафельный стакан с пломбиром. Через минуту ко мне подсаживается тот самый «тип» — оказывается, мы пересекались в бизнес-центре на Красной Пресне.
Я больше не боюсь матери и не ищу её любви.
Говорят, дочери повторяют судьбу матерей. Враньё. Я знаю точно: своих детей буду любить без условий. И никогда не позволю себе разглядеть в их глазах ту боль, что когда-то была в моих.
