Тишина Анисьи Семёновны: как одиночество раскрыло глаза
Проснулся я на рассвете, когда первые лучи только пробивались сквозь серые тучи над нашим захолустным городком Покровск. Лениво намазал кусок чёрного хлеба маслом, заварил крепкий чай с лимоном. День выдался свободным — можно было никуда не торопиться. Устроился в кресле, включил телевизор, который трещал, как старый патефон. Но вдруг резкий звонок в дверь нарушил покой.
“Кого чёрт принёс?” — проворчал я и направился в прихожую. Уже взялся за щеколду, как услышал за дверью перешёптывание. Притаился, прислушался — и сердце ёкнуло от услышанного.
Решение созрело само собой, хоть и далось нелегко. Слишком уж достали меня все эти “добрые люди”. Закупил в магазине у дяди Миши мешок картошки, банку солёных огурцов, запер дверь на все засовы. Оставил в телефоне только номер сына да пары старых друзей.
Сын, Дмитрий, уже лет пять как уехал в Питер. Звонит редко — видать, там ему лучше. Что ж, на здоровье. Остальные же, похоже, и вовсе забыли, что я существую. Всегда сам первым поздравлял, выслушивал жалобы на жизнь, а вот спросить, как у меня дела — это никому в голову не приходило.
Соседи заглядывали только за солью или спичками, когда лень было идти в лавку. Друг детства Геннадий звонилал, чтобы похвастаться новым “Ладой” или рассказать про рыбалку, не давая мне и слова вставить. А сестра Матрёна любила заходить “на огонёк” — да не просто так, а всегда с намёком: “Ой, Семёныч, а пирожков твоих я давно не ела!” Нажрётся, а потом клянётся: “Давай на днях соберёмся у меня, достану бутылку настоящей столичной и колбасы заграничной!”
Я ждал. Но Матрёна, как всегда, растворялась в своих хлопотах. Вспоминала обо мне только когда самой что-то было нужно. И так — со всеми. Казалось, никто и не заметит, если я исчезну.
Первый день одиночества подтвердил мои опасения. Телефон молчал. Я растопил баню, натёрся снегом, как дед учил, нарезал сало с сыром и улёгся смотреть кино. За окном лил шалый дождь, так что и выходить никуда не хотелось. Но к вечеру стало тоскливо — герой фильма, мужик моего возраста, умирал в одиночестве, брошенный всеми. Уснул, укрывшись бабушкиным тулупом.
Так прошло три дня.
На четвёртое утро выглянуло солнце. Проснулся поздно, но с лёгкостью на душе. На телефоне — пять пропущенных от Димы. Только собрался перезвонить, как он сам набрал:
“Батя, ты жив? Что-то ты мне не звонил — я аж забеспокоился. Слушай, у нас новости! Катюха в положении, а меня переводят в филиал здесь, в области. Будем рядом! Как ты, старик?”
Не успел трубку положить — в дверь ломится вся улица. Слышу, сосед Николай с женой Аграфеной шепчутся:
“Что-то нашего Семёныча давно не видать. Может, с похмелья? Или, не дай бог, что случилось?”
“Давай выламывать! — кричит Аграфена. — Мужик-то золотой, а вдруг помер там один?!”
Пришлось открыть, делая вид, что только проснулся:
“Ой, соседи, простите! Вчера с Генкой в дурака резались до утра…”
“Живёшь — и ладно! — Николай хлопнул по плечу. — Заходи сегодня, настоечку новую поставил!”
Через час зазвонил телефон. Сестра Матрёна, с которой полгода не общались:
“Сеня, милый, прости! Всё собиралась тебя позвать — то внуки, то огород. Приходи сегодня, правда! И водочку достала, и закусить есть!”
А к вечеру раздался звонок с незнакомого номера. Оказалось — Алексей, мужик, с которым мы иногда в шахматы играли у клуба.
“Семён Петрович, ты чего пропал? Мы тут без тебя как без рук. Завтра сбор у гаража в шесть. Будешь?”
“Буду”, — ответил я.
Потом глянул в зеркало — пора бы и бороду подровнять. Где-то же валялась новая рубаха, которую Катя подарила на прошлый Новый год…
Вот так-то. Иногда надо замолчать, чтобы тебя услышали. И ненадолго исчезнуть — чтобы наконец заметили.
