**Мама для Алины**
— Ваня, идём кушать, — ласково позвала няня Ольга.
— Не хочу, — упрямо ответил мальчик, не отрывая взгляда от окна.
— Ванюша, давай.
— Не-е-ет! — закричал он, забарабанив худенькими ножками в тёмных колготках. — Не хочу! Мама там!
— Мама придёт позже, идём.
— Что тут за беспорядок? Ольга Ивановна, вы что тут устроили? Марш за стол!
Строгая воспитательница схватила кричащего Ваню за ворот рубашки и потащила к столу. Она запихивала ему в рот серые, холодные макароны, а он вырывался и плакал.
— Жри, отродье, жри! — шипела она.
Остальные дети застучали ложками по алюминиевым тарелкам.
— Зачем вы так, Елена Петровна? Они же дети, — всхлипывая, прошептала няня Оля.
— Дети? — фыркнула та. — Будущие урки, как и их мамашки! Воровки, убийцы!
— Маа-ам! — завопил Ваня, побагровев, срывался в истерику. — Хочу к мамеее!
— Заткнись, дрянь!
— Что за шум? — в дверях появилась ещё одна воспитательница, и даже Ваня на миг замолчал.
— Да вот, бунтует, есть не хочет.
— Чей?
— Калининой, той шальной. Выведите его, мать пришла.
Ваня взвизгнул и рванул вперёд, уткнувшись в худые, знакомые колени.
— Мама, мама…
Женщина опустилась на пол, обнимая сына, целуя его худенькое тельце, шепча что-то только для него.
— Господи, не могу смотреть, — всхлипнула старая нянечка, тётя Шура, видавшая всякое. — Как же он её любит… А она? Пусть и «шальная», да другим мамашам у неё поучиться надо. Ей бы самой ребёнка нянчить, а она его так любит, что аж трясётся.
— Любит, — язвительно бросила Елена. — Режим послаблять любит. Скоро и этого заберут — она ещё нарожает. Знаю я их…
— Злая ты, Лена.
— А что не так? Найдёт мужика — опять послабление получит.
— Да у неё детей нет, ей не понять, — заметил кто-то из персонала.
— Ну и что? Вот у Оли тоже никого, а душой не очерствела.
— Бросьте, святоши! Им плевать, от кого и сколько рожать. Пока здесь — и любит. А как Ваньке три стукнет — в детдом его, а ей хоть бы что. Родня бы забрала, да кто его тут ждёт?
Ольга шла домой, думая о словах Елены. Неужели та права? Грубо сказала, да верно? Привязалась она к мальчишке, да и к матери его, чернобровой Алине, осуждённой за тяжёлую статью.
Ох… Пора на пенсию. Денег скопила, домик в деревне ждёт. Одна-одинёшенька на свете — ни родных, ни близких. Но душой не очерствела…
Много лет детей арестанток воспитывала — ни к кому не прикипала. А тут Ванюша… запал в сердце.
Мальчик стоял у окна, ждал маму. Чуял маленьким сердцем: скоро, вот-вот…
— Мам…
— Ванюша!
Обнялись, ревут.
— Алина, — позвала Ольга. Девушка обернулась — колючий взгляд, улыбка исчезла. — Надо поговорить.
Не привыкла Алина доверять. Эти люди никому не верят.
— Вам-то что с меня надо? — спросила, выслушав.
— Да мне, Анечка. К Ване прикипела, как к внуку. А ты… могла бы и дочкой быть. Не подумай, — поспешила добавить Ольга, — не лезу. Просто помочь хочу. Ему без тебя тяжело будет, мал ещё — забудет.
— Подумаю, — бросила Алина и ушла.
Два дня думала.
— Чего, Калинина, на победу надумала? — шептались соседки.
Молчала Алина.
— Правда тогда говорили? Или так…
— Правда, Алинка.
Девушка вздрогнула. «Бабушка» — так в детстве звала…
— А как? Вы ж мне никто.
— Помогут, родная. Давай попробуем. Не выйдет — я в тот детдом устроюсь, буду с ним.
— Зачем вам это? Мне нечем платить.
— Ваня мне платит… любовью.
Ни улыбки, ни спасибо.
Но Ольга добилась — Ваню оформили.
— Спасибо, — сухо прошептала Алина.
— Мам, я с бабой поеду! Потом вернусь!
Вытирала слёзы Алина, улыбалась сыну.
Дни потянулись ещё серей. Разве такой жизни хотела?
Как-то вызвали на свидание.
— Калинина, длительная.
Сердце упало. Неужели… он?
— Мать пришла, иди.
— Мать?! Нет, нет, скажите — больна!
Толкнули в комнату — а там…
— Ваня!
Трое суток вместе. К вечеру третьего дня Алина разговорилась.
— С бабушкой жила. Мать свою жизнь устраивала. Бабка умерла — дом продали, а он по завещанию мой. Да мне-то тринадцать… Забрала к себе.
Сначала даже весело было — ничего не запрещала. Не хочешь в школу — не ходи. Курить? Пожалуйста.
Потом мужик появился. Сначала нормальный был — на море возил. А потом… бить начал. Её и меня.
В шестнадцать встретила Серёжу. Год встречались. А потом… тот избил его…
— Ой, мать честная…
— Серёжа вовремя пришёл… Тот еле откачался.
Потом опять началось…
— Серёжа-то… твой? Ты ж беременная была… несовершеннолетняя… Он уговорил на себя взять?
Алина вытерла слёзы.
Больше не вспоминали.
Ольга приезжала с Ваней. Алина понемногу оттаивала. Но та понимала: выйдет девушка — заберёт сына. Как сложится его жизнь — неизвестно.
Как-то, приехав на свидание, встретила бывших коллег.
— Помолодела, Ольга Ивановна!
— Счастье моё — Ванюша.
— Дура ты, Олька.
— Это с чего?
— Выйдет твоя зечка — обчистит тебя, а парнишку в детдом сдаст.
— Злая ты, Ленка.
— Зато не дура.
Алина теплела. Письма писала. Ольга с Ваней отвечали.
В письмах смелая, а вживОни стояли втроём на крыльце дома, глядя, как первые снежинки кружатся в свете фонаря, и знали — что бы ни случилось, теперь они навсегда вместе.
