**Дневник. Четверг, 17 октября.**
Стояла на пороге Марфа Игнатьевна, авоська в руке, головой качала. “Дмитрий Иванович, это как понимать? Женат ты или нет? Вчера Аграфену видела, в дверях её квартиры замешкался, а сегодня утром – представляешь? – у метро с какой-то светловолосой красоткой!”
Вздохнул, отложил газету, пригласил соседку на кухню. Чайник как раз запел.
– Садитесь, Марфа Игнатьевна. Дело-то не такое простое. Да, Аграфена – моя жена. Официально. Шестой год уже. Но живём мы раздельно. У каждого – своя берлога.
– Как раздельно? – плюхнулась она на стул. – Что за семья такая? И зачем тогда женился?
Налил ей чаю, сел напротив. За окном – привычный октябрьский дождик, струи по стеклу – точь-в-точь слезы. Именно в такую погоду шесть лет назад мы с женили в Дворце Бракосочетания.
– По любви женился, как же иначе. Думал, будем жить, как все: дети, дача под Петербургом, общий очаг. Ан нет! – Горько усмехнулся. – Полгода прошло – понял, мы с разных планет. Он – душа компании, жаждет окружения, я же ценю тишину. Он разбрасывает вещи где попало, я люблю строгий порядок. Он неделю может без мыла, я же без душа – и дня не выдержу.
– Так разведись! – махнула рукой Марфа Игнатьевна. – К чему муки?
– Вот тут-то и загвоздка. Развестись-то нам невмоготу. Квартира одна, в Санкт-Петербурге, приватизированная пополам ещё до свадьбы. Покупали вместе, копейка в копейку. Мать Аграфены – моя свекровь – говорит: разведетесь – продавать жильё придется, деньги делить. А куда нам податься? Съемная хата? Лет нам не двадцать – мне сорок пять, ей под сорок. Где такие деньги на аренду взять?
Марфа Игнатьевна кивнула сочувственно. Проблема ей была ясна.
– И что придумали?
– А вот что. Я остался в этой квартире, Аграфена купила себе однушку на спальном Выхино. Дёшево, сердито, зато своя. Кредит платит, зато никто не досаждает. Захаживаю к ней иногда, когда дома скучно развернётся. Посидим, поговорим по душам, как старые знакомые. Потом – к себе.
– И долго так будете? – Соседка с интересом поглядывала на меня. Я чувствовал себя спокойно, хоть и устало.
– Не ведаю. Пока устраивает. На бумаге – муж и жена, в документах не ковыряются, на службе лишних вопросов не задают. А по сути – каждый сам по себе.
Когда Марфа Игнатьевна ушла, допивал остывший чай, глядя в окно. Дождь усилился, и в его шорохе проступали давние голоса.
Познакомились на заводе. Я тогда в снабжении заправлял, она – главбухом сидела. Статный, видный, лицо доброе, улыбка обезоруживающая. Она мне сразу понравилась.
– Аграфена Семёновна, не составите компанию в обеденный перерыв? – подошёл тогда, в роковой четверг. – Кафе знаю неподалёку, славное.
Она согласилась. Потом – вторая, третья встреча. Аграфена оказалась начитанной, разбиралась в искусстве. Говорили о книгах, кино, поездках.
– Мне с тобой так легко, – вырвалось у меня через месяц. – Поймёшь с полуслова.
Ей тоже было со мной комфортно. После первого развода прошло пять лет, она уж было думала, что не встретит родную душу.
Я был холост, без детей. Жил один в трёшке, родительской.
– Огромадина для одного, – жаловался. – Продать рука не поднимается, всё же отчий кров.
Полгода встречались, потом предложил руку. Свадьбу сыграли тихо, только родня да пара друзей.
Первые месяцы пролетели в розовых очках. Казалось, всё по плечу, все размолвки – мишура.
Но мелкие нестыковки быстро выросли в стены.
– Дима, ну нельзя же грязную посуду в раковине копить! – не раз возмущалась она, видя залежи тарелок.
– Ладно тебе, игрунья! Завтра справлюсь, – отмахивался я, уставившись в телевизор.
– Завтра, послезавтра… Потом засохнет – и не отмоешь!
– Да не загоняйся ты так. Расслабься немного.
Но ей было не до расслабления. Беспорядок её угнетал. Я же в стерильной чистоте чувствовал себя скован
На утро, когда дождь умыл город чистотой, а Мурка требовала завтрак, Ирина с удивлением осознала, что звонок Сергея с Лениным тортом не вызвал и тени сожаления о прошлом – она открыла книгу, наслаждаясь тишиной своей одинокой, но именно такой, какой ей хотелось, жизни.