— Не смей туда заходить! — крикнула Галина Степановна, вытирая руки о фартук. — Сколько можно повторять!
Двенадцатилетний Ваня замер у приоткрытой двери, обернулся к бабушке. В его глазах читались обида и недоумение.
— Бабушка, ну почему? Я же просто хотел посмотреть…
— Там ничего нет! Пыль да старые вещи! — Галина Степановна быстро подошла, захлопнула дверь и повернула ключ. — Иди лучше в огород помидоры поливать или в футбол во дворе погоняй.
Ваня пожал плечами и побрёл в зал, но бабушка заметила, как он украдкой посматривает на запертую дверь. Она тяжело вздохнула, спрятала ключ в карман. Снова это. Каждый раз, когда внук приезжал на лето, всё начиналось сначала.
— Мама, зачем ты его пугаешь? — Ольга вышла из ванной, вытирая волосы. — Он же ребёнок, любопытный.
— А тебе не любопытно? — резко спросила Галина Степановна.
Ольга замерла, полотенце застыло в её руках.
— Мне… мне и так хорошо. Зачем ворошить прошлое?
— Вот и правильно. И Ване незачем. Пусть лучше на улице время проводит, а не по чужим углам лазает.
Ольга хотела возразить, но промолчала. Она знала этот тон. Спорить было бесполезно.
Галина Степановна вернулась на кухню, поставила чайник. Руки дрожали, когда она доставала чашки. Двадцать лет прошло, а сердце до сих пор сжималось при мысли о той комнате.
После ужина Ваня улёгся с телефоном, Ольга читала журнал. Галина Степановна мыла посуду и краем глаза наблюдала за внуком. Мальчик был смышлёный, замечал всё.
— Бабуль, — вдруг спросил Ваня, не отрываясь от экрана, — а почему у вас трёшка, а живёте вы только в двух комнатах?
Галина Степановна выронила ложку, та звякнула о раковину.
— Откуда ты знаешь, что трёшка? — осторожно переспросила она.
— Да видно же! Тут ваша спальня, тут зал, а вот та дверь — всегда заперта.
Ольга подняла глаза, взглянула на мать. Галина Степановна стояла спиной к ним, плечи напряжены.
— Там… там старые вещи. Не для тебя.
— А можно посмотреть? Я осторожно.
— Нельзя! — резко обернулась бабушка. — И больше не проси!
Ваня вздрогнул, даже Ольга удивилась.
— Мама, что с тобой? — встала она. — Ты же никогда не кричишь на Ваню.
Галина Степановна прислонилась к столу, провела рукой по лицу.
— Прости, внучек. Просто я устала. Не сердись.
Ваня кивнул, но недоумение в его глазах не исчезло.
Вечером, когда внук уснул, Ольга села рядом с матерью.
— Мам, может, уже пора?
— Пора что?
— Разобрать ту комнату. Двадцать лет прошло. Папы уже нет, а ты…
— Не смей! — Галина Степановна вскочила, стул упал. — Не смей туда лезть!
— Мам, успокойся. Ты же мучаешься сама.
Галина Степановна подняла стул, села обратно.
— Я не мучаюсь. Просто… мне так легче. Знать, что всё на месте.
— Но Ваня растёт. Скругло ему понадобится своя комната.
— Успеется. Он ещё маленький.
Ольга вздохнула. Она помнила ту комнату. Письменный стол, книжные полки, узкую кровать. Всё так, как оставил её брат двадцать лет назад.
— А помнишь, как он злился, когда ты убирала у него? — тихо сказала Ольга. — Кричал, что у него свой порядок.
Галина Степановна улыбнулась сквозь слёзы.
— Помню. Всё сам хотел делать. Говорил, что мужчина должен за собой убирать.
— Ему было всего семнадцать.
— Да… А казался таким взрослым. Всего семнадцать…
Они сидели молча. За окном уже стемнело.
— Ваня похож на него, — вдруг сказала Ольга.
— Да… Такой же упрямый. Глаза такие же.
— Поэтому тебе больно?
Галина Степановна задумалась.
— Не больно. Странно. Как будто время повернулось назад.
— А ты не думала, что Ваня имеет право знать о нём?
— Зачем ему это?
— Память — это не только горе. Это и любовь.
Галина Степановна подошла к окну. Во дворе лаяла собака.
— Боюсь я, Оля. Боюсь, что если открою ту дверь, то всё кончится.
— Разве ты не потеряла его уже двадцать лет назад?
Бабушка обернулась.
— Ты думаешь, я неправильно живу?
— Ты живёшь как можешь. Но, может, пора попробовать жить иначе?
Ночью Галина Степановна не спала. Под утром она встала, подошла к заветной двери, достала ключ.
Комната встретила её запахом пыли. Всё было так же, как двадцать лет назад. Письменный стол с учебниками, плакаты на стенах, узкая кровать.
На тумбочке стояла фотография — Дима с друзьями. Весёлый, смеющийся.
— Прости меня, сынок, — прошептала она. — Наверное, ты бы не одобрил.
Она положила ключ на полку в коридоре, рядом с семейной фотографией.
Утром за завтраком Ваня снова спросил:
— Бабуль, что в той комнате?
Галина Степановна спокойно ответила:
— Там жил мой сын. Твой дядя Дима.
— У меня есть дядя?
— Был… Он умер молодым.
— А он был хорошим?
— Очень. Похож на тебя.
— Можно посмотреть?
Она встала, взяла ключ.
— Можно. Только осторожно.
Комната встретила их солнечным светом. Ваня осторожно осматривал вещи, книги, плакаты.
— Бабуль, а можно я иногда сюда буду приходить?
Галина Степановна обняла внука.
— Конечно, родной.
Дверь больше не запиралась.
Вечером она рассказала Ване о Диме. О том, каким он был мальчишкой, что любил, о чём мечтал.
— Жаль, что я его не знал, — сказал Ваня.
— Теперь знаешь, — улыбнулась бабушка. — И он тебя знает.
На следующий день Ваня зашёл в комнату и сел за стол, листая учебники.
— Бабуль, а он любил физику?
— Любил. Говорил, что она объясВ тот вечер, когда Ваня заснул в комнате дяди, обняв его старый учебник, Галина Степановна впервые за двадцать лет почувствовала, что боль ушла, а любовь осталась.