Варвара Игнатьевна стояла у окна, ладонью прижатой к холодному стеклу, наблюдая, как дворник Федотыч сметает последние золотые листья. Октябрь выдался ненастным, и в душе у неё было так же сыро и уныло.
— Мам, опять у окна зависла? — в комнату вошла Ольга, дочь, уже немолодая, под сорок. — Чай будешь?
— Буду, — откликнулась Варвара Игнатьевна, не оборачиваясь. — Оленька, а что это у нас в кладовке стучит? Вчера слышала, сегодня опять.
Ольга скривилась, поставила чайник на газ.
— Крыса, наверное. Или трубы старые. Мам, ну не накручивай. Дом-то ещё хрущёвка, тут всё скрипит да гудит.
— Нет, не крыса. Крысы по-другому шуршат, а тут именно стук. Будто кто-то изнутри бьёт. — Варвара Игнатьевна обернулась. — Может, проверим?
— Мам, мы же вчера смотрели! Там банки с вареньем, папины гвозди, старый хлам. Ничего нет. Ты просто переживаешь после больницы.
Варвара Игнатьевна вздохнула. Месяц назад её увезли с сердцем, и теперь дочь крутится вокруг, как наседка, боится оставить одну. Переехала к ней из своей однушки, на работе отпуск взяла. А Варвара Игнатьевна чувствует себя обузой.
— Оль, ты бы домой поехала. Я же в порядке. Да и Виктор твой скучает.
— Виктор переживёт. А если с тобой что случится, я себе этого не прощу, — Ольга залила кипятком заварку, подала матери чашку. — Пей, пока горячий.
Они сели на кухне, и вдруг снова — стук. Чёткий, размеренный: раз, два, три, пауза, снова раз, два, три.
— Слышишь? — Варвара Игнатьевна вцепилась в рукав дочери. — Опять началось.
Ольга нахмурилась, прислушалась. Стук повторился.
— Ладно, пойдём посмотрим, — решительно поднялась она.
Кладовка была за кухней — тёмный закуток, забитый хламом. Ольга щёлкнула выключателем, огляделась. Банки, коробки, папин ящик с инструментами. Всё как всегда.
— Видишь? Пусто, — сказала она.
— А это что? — Варвара Игнатьевна указала на дальнюю полку, где стояла незнакомая шкатулка.
Ольга подошла ближе. Шкатулка была старинная, тёмного дерева, с медными уголками. На крышке — загадочные узоры, похожие на древние письмена.
— Откуда она? — удивилась Ольга. — Я такую не помню.
— И я тоже… Странно… — Варвара Игнатьевна потянулась к шкатулке, но дочь остановила.
— Не трогай. Может, соседи поставили? Или управдом оставил? Спросим у Федотыча, он тут всё знает.
Они вышли, но Варвара Игнатьевна всё оглядывалась. На душе было неспокойно. А стук прекратился, стоило им зайти в кладовку.
Вечером Ольга позвонила мужу.
— Вить, как ты? Я тут ещё задержусь, мама что-то нервничает. Говорит, в кладовке стучит. Нашли какую-то странную шкатулку.
— Может, к врачу её сводить? — предложил Виктор. — После инфаркта бывает, люди всякое слышат.
— Да не галлюцинации. Я сама стук слышала. И шкатулка реальная. Завтра у дворника спрошу.
— Оль, а ты её не открывала?
— Нет, мама не разрешила. Да и страшновато. Красивая, но жуткая.
— Правильно. Мало ли что там…
Утром Варвара Игнатьевна проснулась от стука. Он был громче, настойчивее. Будто кто-то требовал внимания. Она накинула халат, вышла на кухню. Ольга ещё спала на диване.
Стук нарастал. Варвара Игнатьевна подошла к кладовке, приложила ухо. Звук шёл оттуда, с дальней полки.
— Кто там? — прошептала она.
Стук замолк. Тишина. Потом — один удар, оглушительный.
Варвара Игнатьевна отпрянула, сердце заколотилось. Она бросилась будить дочь.
— Оль! Вставай!
— Что случилось? — Ольга вскочила.
— Там… в кладовке… Оно ответило!
— Кто ответил?
— Я спросила, кто там, и оно стукнуло!
Ольга посмотрела на часы. Шесть утра.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Оль, давай кого-нибудь вызовем. Слесаря. Или… батюшку.
— Батюшку? — Ольга удивилась. — Ты же никогда не верила.
— А теперь верю. Есть вещи, которые мы не понимаем.
После завтрака они спустились к Федотычу. Старик подметал дорожку, насвистывая.
— Федот Федотыч, — окликнула его Ольга. — Можно вас на минуточку?
— Да, Ольга Варваровна?
— Вы не знаете, откуда у нас в кладовке шкатулка? Вчера нашли, а чья — не ясно.
Федотыч побледнел.
— Шкатулка? Какая шкатулка?
— Старая, деревянная, с узорами, — пояснила Варвара Игнатьевна.
Дворник перестал мести.
— Ох, не к добру это… Не к добру. Вы её не открывали?
— Нет, — ответила Ольга. — А что?
— Эта шкатулка принадлежала Анфисе Ивановне из 14-й. Помните её?
Варвара Игнатьевна кивнула. Анфиса Ивановна умерла три года назад — странная старуха, жившая одна.
— Так вот, — продолжил Федотыч, — когда она помирала, велела мне: шкатулку никому не отдавать, не открывать, закопать. Говорила, там запёрто то, что нельзя выпускать.
— И что вы сделали?
— Отнёс на кладбище, закопал у её могилы. Глубоко. А она, видно, вернулась…
— Это бред! — возмутилась Ольга.
— Не знаю, как она к вам попала, — покачал головой Федотыч. — Но если Анфиса Ивановна говорила правду — беда будет. Она в молодости спиритизмом увлекалась. Вызывала духов. А потом что-то пошло не так. В доме поселилось нечто злое. Она его в шкатулку заперла. Говорила, если кто откроет — выпуститНо Варвара Игнатьевна всё же открыла шкатулку, и в тот же миг комнату заполнил ледяной ветер, а в углу, где секунду назад была пустота, теперь стояла сама Анфиса Ивановна — с беззубой усмешкой и горящими, как угольки, глазами.
