Представляешь, стою я под своей же дверью, руку к звонку тяну, а нажать не могу. Сумка с барахолой туго набита, в кармане ключи болтаются – не достану. Три дня назад отсюда ушёл, хлопнул в сердцах – мол, ноги моей здесь больше не будет. Томка тапком вдогонку запустила, орала: “Уматывай своей дорогой, не видеть тебя!” Обычная семейная перепалка, сколько их было за тридцать лет.
А в этот раз… как будто гайка сорвалась.
Жмаю на кнопку. Шаги за дверью слышу, и голос Тамары:
– Кто?
– Я, Том. Открывай.
Молчание. Тягучее, неприятное.
– Тома, ты слышишь? – вновь говорю.
– Слышу, – как лёд. – Чего надо?
– Как чего? Домой вернулся.
– Не твой больше дом.
Вжался в стенку. За столько лет жизни она так далеко не заходила, даже в самые лютые ссоры.
– Том, хватит дури. Отпёртую давай, поговорим разумно.
– Не впущу. И говорить не стану.
– Да что в тебя вступило? Из-за чего весь сыр-бор?
– Сам прекрасно знаешь.
Знал. Нашла Томка в кармане куртки бумажку – номер телефона, почерк женский. Банальщина! Коллега по работе, Людка из бухтерии, дала контакты – созвониться по совещанию. Да как тут взбешённой жене объяснить?
– Тома, я же толком растолковал тебе! Людмила Семёновна, бухгалтерша. Дело-то рабочее.
– Рабочее, как же! – голос сквозь дверь. – В десять вечера рабочие звонки?
– Какие десять? Я ей и не звонил вовсе!
– Врёшь. У тебя в телефоне вызов высветился.
Внутри всё похолодело. Звонил, конечно. Но совсем по другому поводу. Дочка Людки в мединститут поступала, а у меня там приятель. Обещал словцо замолвить. По-человечески помочь, без мыслей греховных.
– Том, впусти хоть, на кухне всё разложу.
– Нет. Объясняй отсюда.
Оглянулся – вдруг соседи выглянут. Не хочу сор из избы выносить.
– Ладно, слушай. Звонил Людмиле Семёновне, факт. Но не о том, о чём ты грезишь. У неё дочка в медуху прёт, а у меня там приятель. Пообещал поговорить с ним.
– И в такую сказку ты ждёшь, что я поверю?
– Да не сказка это, а чистая правь!
– Правь? А чего же ты тогда мне ни гу-гу? Чего утаил?
Запнулся. Не рассказывал жене о просьбе. Не из коварства – просто ерундой показалось.
– Не утаивал. Без значения не придал.
– Ага, не придал. А чего ещё не придал? Небось, посидимки ваши после работы в кафешке поведаешь?
Сердце ёкнуло. Кто ей наболтал?
– Откуда ты…
– Тётка Зина с пятого этажа видела. Сказывает, как голубки, за рученьки там…
– Рук не держали! – вспылил. – И сидели всего минут тридцать! Она чаем за помощь с дочкой угостила!
– Раззудись, угостила. Такие щедрые нонче.
Чуял в её голосе злость немыслимую – ясно, просто так не пустит.
– Том, дорогая, опомнись. На кой мне другие? Есть ты, есть семья.
– Была семья. А теперь нету.
– Как нету? Что несешь?
– А то и несу. Надоело с бабником под одной крышей.
– Какой я бабник? Ничего предосудительного!
– Не делал? А чем занимался? Романы закручивал?
Лбом привалился к двери. Разговор упёрся в тупик.
– Тамара, успокойся, давай завтра встретимся. Люди как люди поговорим.
– Не успокоюсь. Встречаться тоже не стану.
– Томка…
– Валяй к своей Людмилушке. Может, она тебе на порог рада будет.
– Да что ты городишь? Какая Людка? Мне шестьдесят, я дед, внуки взрослые! Кому я со своими романами нужен?
– А по кафешкам зачем с бабами шастаешь?
– Я ж пояснил! Разок сходил, из вежливости.
– Разок… А может, не первый?
Понял – попался. Что ни скажи – всё станет поводом.
– Ладно, – устало бросил. – Отбиваюсь. Но мы этот разговор не закрыли.
– Разговор давно закрыт.
Схватил сумку, спустился вниз. Во дворе сын Лёха ждал – только что с вокзала подкинул.
– Ну что, пап? Пустила? – по лицу видно, хватил с горя.
– Не пустила.
– Серьёзно? – удивился Лёха. – Мать вовсе Баба Яга нашлась?
– Не пойму, сынок. Не пойму её.
Уселись в машину. Мотор заурчал, а ехать не трогаемся.
– Пап, а что там на самом деле произошло? Мамка по телефону такое несла…
Владимир тяжело вздохнул, глядя на мокрые от дождя стены дома сына, и вдруг понял, что дальнейшее унижение бессмысленно – пусть Тамара поживёт в своём одиночестве, а он сдастся и пойдёт вперёд.
