28 октября, осенний день, парк имени Горького.
Я, Андрей Соколов, пришёл к нашей старой скамейке, где всё начиналось двадцать лет назад. Не по плану, а по прихоти холодного осеннего ветра, который, словно листовка, листает чужие воспоминания.
Идёт я по аллее, укутанный в пальто, а в кармане смятый железнодорожный билет в 750рублей на вечерний поезд. Я уезжаю из Москвы навсегда, и эта прогулка мой безмолвный прощальный крик городу, где провёл своё лето, свою первую юность.
На скамейке уже сидит она Злата Морозова. Тот же бетонный уголок с надписью «М.+В.», выцарапанной в детстве. Злата втянута в бежевый плащ, глядит на пруд, где утки клюют крошки, бросаемые редкими прохожими.
Я остановился, и сердце снова сделало то самое старое, забытое движение не толкнуло, а качнуло, как маятник, измеряющий время назад. Я бы узнал её в тысяче лиц, но в её наклоне головы, в том, как она держит руки на коленях, я увидел знакомый образ.
Злата? произнёс я, голосом хриплым, словно из-под громкой трубы.
Она повернулась, не испугавшись, а словно ждала меня. Серозеленые глаза раскрылись шире.
Андрей? Боже Андрей.
Я подошёл и сел рядом, оставив между нами расстояние, в которое могли бы поместиться два десятилетия. Воздух пахнул влажной листвой, дымкой и дорогим парфюмом уже не тем ароматом юности, сладким и дерзким, а более строгим, как у старшего брата.
Что ты здесь делаешь? спросили мы почти хором, смеясь неуклюже.
Оказалось, что она просто прогуливается после лекций в Московском государственном университете, а я прощаюсь.
Молчание повисло между нами, одновременно уютное и тяжёлое.
Помнишь, вдруг начала она, глядя в воду, как мы впервые встретились? Ты катался на скейте и чуть не сбил меня с ног.
Я не «чуть», я тебя действительно сбил, улыбнулся я. Ты упала в лужу, а я, вместо извинений, закричал, что ты сломала мой скейт.
А я плакала не изза испорченных колготок, а изза того, что ты такой невоспитанный, качнула головой Злата, и в её глазах вспыхнули маленькие морщинкилучики, красивее любого украшения. А потом ты пришёл на следующий день с коробкой конфет «Белочка».
И мы просидели на этой скамеечке до темноты, тихо добавил я.
В памяти зажглась старая кинолента, проецируя яркие, слегка поблекшие кадры. Мы жарили сосиски над костром с друзьями, а она, покрытая сажей, кормила меня вилкой, а я делал вид, что кусаю пальцем. Мы бегали под проливным дождём после премьеры фильма, промокшие до нитки, и кричали от восторга. Я подарил ей на день рождения серебряное кольцо с крошечным сапфиром, отдав за него все летние заработки, и она плакала, прижимая ладонь к губам.
Сейчас эти воспоминания вырвались наружу легко, будто они не были спрятаны годами под слоем быта и разочарований.
А помнишь, как поссорились изза выбора вуза? спросила Злата. Ты хотел в СанктПетербург, а я не могла уехать изза мамы.
Я был идиотом, прошептал я. Говорил, что если любишь, то поедешь куда угодно.
А я говорила, что если любишь, то поймёшь, вздохнула она. Мы были молоды и уверены, что любовь волшебная сила, решающая всё. А она оказалась хрупкой, как первый лёд на пруду.
Ветер сорвал с клена очередные листья, закружив их в медленном прощальном вальсе.
Всё у тебя в порядке? спросил я, уже зная ответ. Хорошо не про их жизнь. У неё семья, работа, у меня своя фирма в Нижнем Новгороде, свои заботы. Всё правильно, но не «хорошо» в том смысле, который мы вкладывали в это слово двадцать лет назад.
Да, ответила она, и в её взгляде я прочитал то же самое. Всё хорошо.
Я вытащил из кармана билет, сжал его в ладони, словно отрезая связь с этим городом, парком, ею.
Знаешь, сказал я, вытягивая руку, я до сих пор помню запах твоих волос. Не духи, а просто волосы, ароматизированные яблочным шампунем и солнцем.
Злата посмотрела, и её глаза засияли.
А я помню, как ты свистел. У тебя был особый свист на два пальца. Ты свистел, подходя к моему подъезду, а я бросалась на балкон, как безумная.
Я попробовал свистнуть сейчас, но получился тихий, неуверенный звук. Навык утратился. Мы оба улыбнулись, но в улыбке слышалась пронзительная грусть.
Пора было идти. Мы встали одновременно, будто по старой привычке.
Пока, Андрей, сказала она.
Пока, Злата.
Мы не обнялись, не поцеловались в щёку, а разошлись по разным концам аллеи, как двадцать лет назад, только тогда мы верили, что встретимся завтра. А сейчас никогда.
Я дошёл до выхода из парка, обернулся. Она уже исчезла в сумерках, словно лёгкая тень. Я достал билет, посмотрел на размытые цифры и буквы, а затем медленно, без спешки, разорвал его на несколько кусочков и бросил в урну.
Я не уношу с собой груз. Я оставляю его там, где ему место. Иду вперёд, навстречу холодному вечеру, унося с собой лишь сладкий аромат яблочного шампуня.
Выйдя за ограду, меня накрыл городской шум гудки машин, крики продавцов шаурмы из ларька на углу, запах бензина. Я застегнул пальто и пошёл к станции, хотя поезд уже не ждал.
Улицы, знакомые мне всё жизнь, теперь стали страницами той книги, которую мы писали вместе. Кинотеатр «Родина», где в дождь мы целовались, теперь переименован в торговый центр «Авангард». Кофейня, где ты впервые попробовала турецкий кофе и сказала: «На вкус как горькая земля», превратилась в банк «Тинькофф».
Мысль о возвращении, о том, чтобы сказать что? Что всё это время я искал твоё отражение в чужих лицах? Что ни один успех не пахнет так сладко, как твой шампунь? Это было бы безумием. Мы взрослые люди с обязательствами, расписаниями и биографиями, не предназначенными друг для друга.
Тем временем Злата села на соседнюю скамейку, чуть дальше. Она наблюдала, как ветер гонит по воде последние пожелтевшие листья, и размышляла о странной природе жизни. Два десятилетия целая жизнь, построенная с другим человеком, воспитанный сын, защищённая диссертация, привычный уклад и всё может исчезнуть за десять минут случайного разговора.
Она вспомнила, как я смотрел на неё тем же прямым, слегка испепеляющим взглядом, от которого её когдато отнимало дыхание. Взглядом, который видел не уважаемого доцента, а ту девчонку со скейтом, промокшую до нитки и безумно счастливую.
Внезапно её охватило острое, почти физическое желание встать, броситься, догнать меня, спросить: «А что, если?». Но ноги не слушались. Они привыкли к размеренности, к предсказуемости. Она знала дорогу домой, к мужу, который, наверняка, уже тревожится, где же она.
Собрав мысли, Злата поднялась и пошла к своему институту, где ждала её машина. Она шла, не оглядываясь на пруд, скамейку, призраки наших юных лет.
Я дошёл до вокзала. Табло показывало названия городов, где меня никто не ждал. Я подошёл к кассе.
Куда билет? спросила кассирша, голос её был усталым.
Я посмотрел на неё, потом на руки, которые ещё полчаса назад сжимали билет в никуда.
Никуда, тихо сказал я. Я уже приехал.
Я развернулся и ушёл от станции. Не знал, что будет завтра. Возможно, найдётся работа, может, сниму крошечную квартирку с видом на парк, а может, просто проведу несколько дней в этом городе, вдыхая осенний воздух.
Я больше не искал встречи с ней. Та встреча уже случилась. Она встряхнула меня, заставила вспомнить, кто я есть под слоем лет и деловых соглашений.
Впервые за долгие годы у меня не было куда спешить. Я был просто Андреем, который когдато любил Злату. И этого, странно, было достаточно. Прошлое нельзя вернуть, но от него можно перестать убегать. В этой остановке я нашёл горькую, но целительную свободу.
Идёт я по пустынным вечерним улицам, и город уже не музей моих утрат. Фонари светятся, как обычные лампы, а не как гирлянды воспоминаний, освещая путь вперёд. Я ощущаю лёгкое опустошение, будто в душе освободилось место для чегото нового. Прошлое, наконец, отпустило меня не грохотом захлопнувшейся двери, а тихим, почти облегчённым вздохом. И в этой тишине началось чтото своё, настоящее.
**Урок:** нельзя бегать за прошлыми тенями, лучше дать им уйти, а самому стать тем, кто умеет жить здесь и сейчас.
