В тихом городке под Нижним Новгородом, где узкие улочки шепчут вековые тайны, моя жизнь в 35 лет стала битвой за собственное «я». Меня зовут Василиса, и я жена Алексея — человека, которого люблю всем сердцем. Но его родня — мать Галина Семёновна, отец Виктор Николаевич и сестра Тамара — своей завистью, бесцеремонностью и вечными нравоучениями довели меня до крайности. Я разорвала с ними все связи. Это был мой крик свободы, но в груди до сих пор ноет рана.
**Любовь под чужим взглядом**
Когда мы познакомились с Алексеем, мне было двадцать восемь. Он казался идеалом — тёплый, надёжный, с улыбкой, от которой таяло сердце. Через два года мы сыграли свадьбу, и я мечтала о семейном счастье. Но с первых дней его родные дали понять: я здесь лишняя. На свадьбе они улыбались, но их взгляды были холодными, будто оценивали каждую мою ошибку. Я надеялась, что со временем они меня примут. Наивная.
Галина Семёновна сразу начала учить меня жить: как варить борщ, как одеваться, как разговаривать с мужем. «Василиса, ты слишком много времени за компьютером проводишь, мужу нужна хозяйка, а не девочка с картинками», — заявляла она, хотя я всего лишь дизайнер, работающий удалённо. Виктор Николаевич хмуро кивал, а Тамара, младшая сестра Алексея, смотрела на меня с такой завистью, что казалось — вот-вот зашипит. Её фразы вроде «Ой, опять новые сапоги? Я вот экономлю» резали слух. Но я молчала, боясь ссор.
**Яд зависти**
Галина Семёновна была хитра: при посторонних хвалила меня, а дома я слышала только «ты неправильно воспитываешь мужа» или «борщ у тебя как из столовой». А когда мы купили машину, Тамара тут же заныла: «Лёша, ты бы мне лучше помог, чем жене баловаться!» Виктор Николаевич же внезапно озаботился нашими финансами: «Вы молодые, деньги есть, а мы, старики, на пенсии копейки считаем». Хотя они жили не хуже нас.
Они приходили без предупреждения, ели наши запасы, брали вещи без спроса. Однажды Тамара примерила моё новое пальто и заявила: «Тебе не идёт, а мне — впору». Алексей лишь отмахнулся: «Вась, не обращай внимания, они всегда такие».
**Последняя капля**
Всё рухнуло месяц назад. Мы решили взять ипотеку на дом. Узнав об этом, Галина Семёновна закатила истерику: «Это что, нам на старости лет в хрущёвке гнить, пока вы дома покупаете?!» Тамара тут же встряла: «Василиса, это ты его уговорила? Хочешь, чтоб мы с голоду сдохли?» Они кричали так, будто мы предали их, хотя годами помогали, отказывая себе во всём. Я попыталась объясниться, но Виктор Николаевич прервал меня: «Если не поможете — семьи у вас не будет».
Я взглянула на Алексея, ожидая поддержки. Но он молчал, потупив взгляд. И тогда я поняла: его семья никогда не примет меня, а их зависть и наглость погубят нас. Вечером я сказала ему: «Выбирай — или мы с тобой, или они». Он обнял меня, пообещал поговорить, но я уже знала — этого мало.
**Разрыв**
Я оборвала все нити. Не отвечаю на звонки, не открываю дверь, не поздравляю с праздниками. Будто их нет. Алексей сначала уговаривал: «Вась, они же родные, они не хотели зла». Но я твёрдо стояла на своём: «Я больше не могу».
Теперь мы строим жизнь без их вмешательства. Алексей иногда с ними общается, но реже. Галина Семёновна звонит ему, рыдая, что я «разрушила семью», Тамара пишет злые сообщения, а Виктор Николаевич молчит — и это молчание громче криков. Пусть винят меня. Я же наконец чувствую, как мне дышится легче.
**Боль и выбор**
Эта история — про то, как я отстояла себя. Зависть, бесцеремонность и вечные нравоучения его родни чуть не сломали меня. Я люблю Алексея, но не готова жертвовать собой ради чужих амбиций. В тридцать пять я хочу жить так, чтобы меня уважали. Чтобы моя работа, мечты и чувства что-то значили.
Может, когда-нибудь они поймут, что потеряли. А может, и нет. Но я иду вперёд, держа за руку Алексея и веря, что мы построим свою семью — без яда, без чужих правил, без вечных упрёков.
Я — Василиса. И я выбрала себя.
