Татьяна Иванова шагнула с лодки, пахнувшей смолой и речным мхом, и сразу ощутила, что назад дороги нет. Воздух здесь был иной: влажный, насыщенный ароматом сосен, мха, рыбы и чегото живого, будто сама жизнь без примесей.
Добро пожаловать, сказал проводник в рыбацком жилете. Это база «Живые воды». Ставь палатку, где хочешь. Туалет вон там. Хочешь работать? Завтра в восемь на берегу, будем убирать мусор.
Татьяна кивнула. Слово «работать» её не пугало. Пугало молчание. Впервые за долгие месяцы никто не задавал ей вопросов: ни «Как ты?», ни «Справилась?», ни «Снова будешь преподавать?». Ни взгляда с жалостью, ни тревоги.
Она поставила палатку на пригорке у кромки воды, села на бревно, сняла ботинки и опустила ноги в ледяную реку. И впервые за долгое время не заплакала.
Прошли две недели. Татьяна носила ведра, копала траншеи, мыла кастрюли. Руки царапались, спина ноет от тяжести, но в голове царила тишина. На базе собирались студенты, биологи, бывшие программисты, художники, волонтёры со всех уголков России все чутьчуть чудаки, чутьчуть потерявшиеся.
Кем ты была? спросила однажды вечером Зоя, девушка с рыжими дредами и голосом, как у гобоя.
Преподавателем. История искусства, Тверской государственный университет.
Почему ушла?
Сын утонул год назад. Слов просто не осталось.
Зоя не ахнула, лишь кивнула:
Понимаю. У меня отец умер от рака в декабре. Я уехала сюда, иначе бы с ума сошла.
Здесь с ума не сходят?
Здесь можно сойти с ума, но это не страшно.
Татьяна впервые улыбнулась.
Она начала рисовать на крафтовой бумаге, сделанной из старых мешков: река, птицы, люди у костра, иногда её сын в рыбацком жилете с веслом, улыбающийся.
Однажды её рисунки развесили на верёвке у столовой, а вечером гости принесли свои фотографии, стихи, поделки из коры.
Объявляю день самовыражения, радостно крикнул Алексей, высокий лохматый координатор. Кто кем был, кем стал, кем хочет быть показывайте!
А ты? спросила Татьяна.
Был маркетологом, а теперь топором рублю. И мне, знаешь, нравится.
Оба засмеялись и перестали стесняться своих шрамов.
Третий месяц принес бурю не из леса, а из города. На лодке появились мать и сестра Татьяны, в ярких ветровках, с огромными сумками и лицами, полными упрёка.
Татьяна! Ты с ума сошла?! мать воскликнула у её палатки. Где ты? Тут люди дикари! Ты как одела! Боже, это законно?
Сестра, Лада, осматривалась, будто искала, куда пожаловаться.
Мы так за тебя волновались! Ты не берёшь трубку, не отвечаешь, исчезла, как подросток. И тебе почти сорок! Ты же преподаватель!
Татьяна молчала. Костёр замер. Зоя подошла сзади, тихо тронула её за плечо:
Нужно?
Нет. Я сама.
Мать продолжала:
Мы думали, ты в депрессии. Психотерапевт сказал, нужна реабилитация.
Это и есть моя реабилитация, мама.
Не глупи. Ты спишь в палатке! Таскаешь воду! Ходишь с чужаками!
Они не чужаки. А ты ты давно меня не слышишь.
Лада вмешалась:
Ты нас не слышишь. Мы же твоя семья!
Татьяна ответила, глядя в реку:
Где вы были, когда я лежала под одеялом недели? Когда не могла встать? Когда каждый день думала, что лучше бы умерла вместо него?
Мы пытались помочь!
Нет. Вы звонили: «Соберись, ты сильная». Сила не помощь, а отговорка, чтобы уйти.
Наступила короткая тишина, лишь река плескалась, как будто соглашающаяся.
Алексей подошёл с чашкой чая. Мать вскочила:
Кто это?! Он тебя зомбировал?
Это человек. Один из немногих, кто не боится моей боли. А я не зомбирована. Я жива.
Ты сум