Вот глухомани на краю Воркуты, где зимы настолько суровы, что днем шапку надевай — вечером не найдешь, стоит маленький поселок. Здесь, как холод разжимает тайгу, так и дома покосивились — будто ветер пробовал их вытряхнуть из земли.
Семидесятые годы в России, страна катится в никуда, а этот уголок застыл, как застывший дождик на окне фабричного корпуса. Леспромхоз стоит хрустящим кварталом, и все здесь — в его тени. Работа — будни, зарплаты — на грани выживания, но северные надбавки держат душ этот тяжкий.
В одном из бетонных бараков, на первом этаже, живет семья Трофимовых. С виду — как миллион других: батоны хлеба в карманах, старые куртки и серые будни. А и постучись в их дверь — и понимаешь, что внутри — палата покойников, где даже мышь обидно копит остатки.
Глава семейства — Федор Иванович Трофимов. Высокий, с хмырями на лице, как лесник, на которого волки вышли. Руки у него зоркие, душа — неприветливая. На заводе он — мастер, там его уважают, а дома — стал символом жадности, как в старом народном сказании.
Он как прялка: растет только расчет. Жена его — Татьяна Федоровна. Когда-то певица на землячих дискотеках, а теперь — как тень, шепчущаяся за углом. Решето в руках — ее второй совет, и в кухню не носится, а приседает, будто боится потратить энергию.
Сын Антон, первоклассник, который уже знает, что есть «твое» и «мое» — и чаще всего «твое» — у отца. А «мое» — в углу, в амбарном сундуке, с замками, как в казне Пугачева. Семь замков сундука, семь вопрошей на лице мальчика: «Почему?» и «Зачем?»
Трофимы живут как в библейском заповедании: не качайся, не мечтайте, не радуйся. Пока счастье не растает, как мороженка на солнце.
Каждое утро начинается одинаково. Ровно в шесть Федор Иванович вываливается из постели, катит к сундуку. Звон ключа — будильник. Татьяна спешит, Антон прислушивается за дверью.
— Грузи, — командует он, выдирая крупу из кассеты. — Гречка: мне — три, тебе — две, Антону — раз. Ясно?
— Так точно, — шепчет Татьяна.
Картошка — как грамоты в грамотной: три, две, раз. Масло — на сковородку, не на бутерброд. Антон стискивает зубы: в животе голод, но счастье — это риск.
Мальчик растет молчальником. Школа — не радость, а счет в тетрадях. На корпоративы отец ворчит: «Друзья — это уголовщина. Лучше на голодок, чем на людях». Антон собирает образцы в библиотеке — бесплатно, как тепло.
Однажды он завел котенка, да как имя? Мурзик, разумеется. Но Федор вышвырнул его на улицу. «Что, руки не отрастут?», — оцепенела Татьяна. В ту ночь она плакала, не замечая бурана за окном.
С годами Антон поступил в НГТУ. Сосед по общаге спросил: «Ты с нами в кино?». — «Денег нет». — «Степень ты в прошлом месяце получил». — «На черный день». Но Антон в глубине души мечтал: не про черный день, а про ветер, море, мечты. Но отец шептал из книги: «Деньги — цепь. С ней живи».
На четвертом курсе он сталкивается с Машей — дочерью инженера из Красноярска. Она смеется и говорит: «Ты в кино не ходишь? Вкусно?» Антон, впервые слыша такое, согласился. И вот — впервые в жизни оценил, что вкус счастья — без денег.
Но со временем он снова втянулся в плоты: Бюджетный бюджет, сорванные свадьбы и скромные ужины на голодном пайке. Маша поняла: это не проба, а болезнь. «Ты ведь не хочешь жить, а существовать. Но жизнь — это не счет в банке, а такие этот танцы, конечно, и бабушкин самогон в ста градусах».
И вот — дверь закрывается. Антон остается один. Но впервые он понимает: самые «дорогие» копейки — это те, что ушли в прошлое, когда счастье растеклось, как растает снег весной. Но слишком поздно — пустые руки, пустые глаза и только вопрос: а что бы с ним было, если бы он вовремя вышел из этой денежной петли?
Жадность мужа
