Далеко на севере, где зимой снег не тает, а летом мошка сваливается с неба, затерялся рабочий поселок Арктич. Там дома — безликие коробки, будто комсомольцы на забивку строили. Шестидесятые годы — эпоха быстрых перемен, но в Арктиче время вляпало, будто в клюквенном морсе. Всё живёт ради леспромхоза: и пьяницу, и бабушку, и даже старших. Бабушки в аптеке, а юные в бульваре — вроде и не богаты, но и не голодны. Северные надбавки, как говорится, приносят утешение.
В одной из этих коробок живёт семья Ковригиных — обычная, как невеста в однотипных свадьбах. Но чуть за дверь — и попадаешь в царство Плюшкина, где каждая сомочка да каланча считается. Глава семейства — Всеволод Семёнович Ковригин, человек высокого роста, с редким по-сёстры козлиной бородкой и взглядом, будто из басни Чехова. В леспромхозе он мастер, и там гонят его, как героя труда. А дома — меркантильный Ванька из сказки, только в пижонней.
Один раз в пьяном угаре сосед Петька сказал: «Все, вы бы хоть шмыгом улыбались, не то лицо в трещину разойдётся». С тех пор Мамка и Ярик этих кличут. Ну, родная жена Всеволода — Ольга Семёновна — она и в помине не думает улыбаться. В молодости говорили — красавица, пелла на концерты, а теперь — тень в халате, шепчет тонким голоском, будто за злым духом невидимка. В учёте бухгалтерии она профи, а уж в семействе — идеальный спутник Плюшкина.
Сынишка их — Максим, в свои двенадцать уже понял, что в его семье не всё в порядке. Умный мальчишка, но бесхребетный — всячески старается избежать глаза отца. А то — начинается: «Сомочки при деньгах! А ты, баран, опять душкай!» И пальцами по столу — тук-тук, будто сёстры гроб забивают.
На языке жильцов прошепчётся, что чокнулся Всеволод окончательно. Вон, Кочубеи телевизор купили, Носиковы ковёр повесили, а у этих Ковригиных — шаром покати. Зато сундук в коридоре закрыт амбарным замком, будто там революционные золота взяли. Да и в нём — лишь крупы и картошка, как в аптеке на рецептуре.
С такой вот формой живут Ковригины — за семью замками, в плену мизерии одного. И не понимает Всеволод, что самое основное — любовь в семье — выскользнуло сквозь щёлки в дешёвых часах.
Утро у Ковригиных начиналось одинаково. В точности шесть, Всеволод Семёнович выходит в коридор и звонит ключами, будит Ольгу и Максима.
«Матушка-дева, выйди сюда!» — громко командует он.
Ольга, халат как в шкаф набросив, спешила. Максим, за дверь прижавшись, наблюдал за этой ежедневной сценой.
«Вот, держи. Сегодня гречка. Две ложки на твою порцию, три — на мою, одна — мальцу. Понятно?»
«Понятно, Всё», — шёпотом отвечала Ольга.
«Картошки шесть штук, не больше. Две — тебе, три — мне, одна — Максу. Ясно?»
«Ясно, Всё».
Потом шлёпает к окну, где самодельный холодильник — ящик, в стену вделённый, наружу выходящий. Тоже закрыт замком.
«Маслика только на сковородку» — шепчет, нарезает ломтик тонкий.
«Не на хлеб мазать!»
«Хорошо, Всё», — покорно соглашается Ольга.
Максим кулаки сжимает, злость в груди кипит. Но молчит, зная, что слово лишнее — и опять в наказ.
Максим вырос, впитывая аскезу отца. В школе не участвовал в мероприятиях, требующих денег. На день рождения одноклассников не ходил, отлынивал.
«Зачем гроши разбрасывать?» — говорил ему отец.
«Друзья — это роскошь, когда стар. Поймёшь сам, когда повзрослеешь».
Попался Максим в библиотеку — книгам без страха и упрёков. Иногда возвращался с котёнком, который улицу выбрал.
«Совсем протух?» — кричит отец.
«Я меньше буду есть», — тихо говорит Максим.
«Тащней вон эту мерзость!» — рёв отца.
Ольга молчит, смотрит, как сын убегает. В этот момент понимает: он уходит.
Вечером, когда Максим спал, Ольга решается.
«Всё, может, хватит ткнуться в копейки?» — шёпотом.
«Ты как, уж к чему?» — произносит Всеволод.
«Максиму нужны новая куртка и ботинки. Он из всего вырос».
«Перебьётся, ещё в старом погуляет».
«Но детишки смеются! Ты хочешь, чтобы наша кровинка выросла в оскорблениях?»
«Ты, что ли, мне уроки читать вздумала? Я лучше гурьбу понимаю! Он должно ценить деньги!»
«Ты, Всё, его чахнёшь! Он становится как ты…» — не успел договорить — оплеуха.
«Ещё шепот — и в сеновал заночуешь», — шипит отец.
Так и жил Максим — в одиночестве, в скуке, не замечая, как годы бегут. В лицо вырос — высокий, симпатичный, но с холодным взглядом. Девчонка из библиотеки, Арина, заглядывалась, но он отшатывался.
«Девки — это площадь, на которой много денег уходит», — повторял он про себя голосом отца.
Первый раз разрушил сберегать, когда Аринка пригласила в кафе. В вечечной памяти — тот вечер изменил его.
Свадьбу устроили скромно, по настоянию Максима. Аринка не возражала, думала — временно.
Первые дни были счастливыми. Но вскоре проступки мужа заметила. Он оценивал каждый грош, экономил на всём.
«Забудьшь про занавески? Давай купим?» — просила.
«Ненужно, и так путём. На что жадничать?» — отвечал.
«Но же красиво!»
«Красота — это накопление групп. Нужно сберегать».
Аринка вздохнула. Не понимала, что происходит.
Через полгода терпение лопнуло.
«Максим, нужен серьёзный разговор».
«О чём?» — насторожился.
«О нашей гнилой жизни! У нас же есть средства».
«Средства — это не для потерь».
«На что же сберегать? На гроб?» — закричала.
«Ты как, бабушка басен читает? Мой дед всегда говорит…»
«К чёрту твоего деда! Ты хочешь так, как он? В страхе и экономии?»
«Нельзя ослушаться!» — покраснел.
Аринка вскочила.
«Ах, так? Не смей обращаться со мной, как с хранилищем! У меня есть жизнь, мечты. Я хочу жить, а не выживать!»
«Жить? На шиши? Смеёшься, наверное?»
«Пойми, ради Бога! Деньги — это средство, а не цель!»
Молчание. Тиканье дешевого будильника.
Аринка ушла. Максим остался. Он понимал, что потерял самое дорогое. Но уже было поздно.