Татьяна всегда вставала раньше будильника — будто внутри у неё был встроен точный хронометр. Умывалась, собиралась и ставила на стол завтрак. Когда Пётр выходил на кухню, благоухая одеколоном, его уже ждали яичница или глазунья, нарезка из батона с докторской колбасой и сыром, кружка крепкого кофе. Сама она ограничивалась лишь кофе и кусочком сыра без хлеба.
Тридцать лет вместе. За это время они научились понимать друг друга без слов, особенно по утрам. «До вечера», «Задержусь», «Спасибо»… По взгляду, по шагам, даже по молчанию угадывали настроение. Зачем лишние разговоры?
— Спасибо, — сказал Пётр, допивая кофе, и поднялся из-за стола.
Раньше, когда они только начали жить вместе, он всегда целовал её в щёку перед работой. Теперь ограничивался благодарностью и уходил. Мужа-инженера ждал путь через весь город, через пробки, на вагоностроительный завод.
Татьяна убрала со стола, помыла посуду и собралась сама. Работала она в университете, в двух остановках от дома. Ходила пешком — всегда, при любой погоде, даже в ливень и метель. Высокая, подтянутая, жилистая. Летом — платья, а в университет — строгие брючные костюмы, чаще серые, в мелкую полоску. Под пиджак — блузки пастельных оттенков.
Когда-то тёмные волосы теперь поседели. Она их не красила, заплетала в жидкую косу и укладывала на затылке. Никакого макияжа, никаких украшений, кроме обручального кольца.
Целый день она говорила — на лекциях, на семинарах. Дома предпочитала молчать. Пётр это ценил. Многие считали их идеальной парой — никаких ссор, никаких скандалов.
Он был старше на два года, но до сих пор выглядел привлекательно. Татьяна давно привыкла к тому, что женщины на него заглядываются. В молодости ревновала, а с возрастом стала философски относиться: «Куда он денется? Кто его ещё так накормит?» Готовила она и правда божественно.
Дочь их, окончив университет, вышла замуж за военного и уехала с ним.
Студенты Татьяну побаивались. Улыбалась она редко, держалась строго, но без вредности. Если на экзамене студент честно признавался, что не знает ответа, но старался, она помогала и могла вытянуть на четвёрку. А вот за шпаргалки безжалостно выгоняла. Некоторые пытались разжалобить её мольбами, но обман она чуяла за версту и не прощала.
С коллегами на кафедре близко не общалась, в сплетни не ввязывалась.
Как-то раз в столовой она услышала разговор двух первокурсниц. Сидела к ним спиной, поэтому девчонки её не заметили.
— Ну и химичка! Синий чулок. Если бы не обручалка, решила бы, что старая дева, — хихикнула одна.
— У неё муж есть, кстати, ничего так мужик. И дочь замужем, — ответила вторая.
— И что он в ней нашёл, если сам ничего? Ты откуда знаешь?
— Живу в её дворе. Нормальная тётка.
— Ну да, «нормальная». Одевается, как вахтёр. Грудь вообще сомнительная.
Татьяна доела, встала и посмотрела на них.
— Извините! — запищали те и покраснели.
«Старая дева. Синий чулок. Вот как…» В преподавательской она подошла к зеркалу. «Ну и что в тебе такого, Пётр?» Прозвенел звонок — пора на пару.
Дома она сразу взялась за ужин. Решила приготовить мясо в горшочках — как раз к его приходу будет готово. Всё сделала, подошла к окну. Пётр обычно парковался прямо под окнами. Но машины не было. Вдруг щёлкнула дверь.
— Ты не на машине? Сломалась? — спросила она.
— Нет, просто оставил в другом месте.
Не стала уточнять, почему. Вернулась на кухню, достала горшочки. Пётр зашёл следом, сел за стол.
— Таня, сядь-ка.
Она опустила прихватку и села напротив, сложив руки перед собой. Сразу поняла — что-то не так. Он не смотрел в глаза, делался чужим и напряжённым.
— В общем… Я люблю другую. И ухожу к ней, — сказал он, вытирая вспотевший лоб.
Татьяна сжала пальцы до хруста.
— Прости. Я соберу вещи. — Пётр встал и вышел.
Она сидела, не шевелясь. «Беги, останови его, скажи что-нибудь!» — кричал внутренний голос. Но она не двинулась. Слышала, как скрипнула дверца шкафа, как звякнули вешалки. Вот он выдвинул ящик — наверное, документы. Молния на чемодане. Тишина. Потом — грохот колёс по ковру, громче по плитке.
Медленно надевал пальто, копался с обувью. «Сейчас вернётся, скажет, что передумал…» Но дверь захлопнулась.
Татьяна сидела, глядя в одну точку. Потом закрыла лицо руками и заплакала.
Вот почему машины не было под окнами. Чтобы соседи не видели. Или… та, другая, ждала в ней? Татьяна сполоснула лицо. «Мясо…»
Первой мыслью было выкинуть горшочки в помойку. Но вспомнила о пожилой паре с их этажа и понесла им.
Дверь открыла молодая женщина.
— Здравствуйте. А где… — Татьяна вдруг поняла, что не знает, как зовут соседей.
— К Сидоровым? Они съехали, сын забрал. Мы вчера заехали. Зовут меня Алёной, мужа — Сергеем. Заходите!
— Это вам. С новосельем, — сказала Татьяна. Попыталась улыбнуться, но не получилось. Отдала горшочки и ушла.
Ночь не спала — то плакала, то ходила по квартире, ведя в голове бесконечный спор с Петром: «Почему сейчас? Почему не раньше?» — «Ты же всегда знала, что так будет…»
Утром встала, как обычно, раньше будильника. Выпила кофе и пошла пешком. Вечером впервые не стала готовить. Включила телевизор и бессмысленно смотрела.
Звонок. «Пётр?..» Но у него же ключ. Не открывать? Но свет в окнах выдавал её. Нехотя подошла к двери. На пороге стояла улыбающаяся Алёна с тарелкой пирога.
— Вы нас вчера угостили — мясо было объедение! Муж велел рецепт выпытать. А я вот пирог испекла, первый раз…
А через месяц Татьяна вдруг осознала, что уже давно не плачет по ночам и что в зеркале смотрит на неё вполне симпатичная женщина — пусть и с короткой стрижкой, зато с новым огоньком в глазах.
