**Я хочу вернуться**
Людмила всегда просыпалась до будильника, будто в ней тикали невидимые часы. Умывалась, ставила чайник, резала хлеб. Когда муж заходил на кухню, свежий, с запахом одеколона, на столе уже дымилась яичница или гренки, лежала нарезка из докторской колбасы и сыра, стояла кружка крепкого чая. Сама она ограничивалась чаем и кусочком адыгейского сыра.
Тридцать лет вместе. Они уже не нуждались в словах — всё понимали по взглядам, по звуку шагов, по молчанию.
— Спасибо, — бросал Алексей, допивал чай и вставал.
Раньше он целовал её в щёку перед уходом. Теперь — только «спасибо». Работал на автозаводе, уезжал рано, пока пробки не встали.
Людмила убирала со стола, мыла посуду, собиралась. Преподавала в университете, в двух остановках от дома. Ходила пешком — хоть в ливень, хоть в метель. Высокая, подтянутая. Летом — платья, зимой — строгие костюмы, серые, в мелкую полоску. Блузки пастельных тонов.
Седые волосы, некогда тёмные, она не красила, заплетала в тонкую косу и укладывала на затылке. Никакого макияжа, только обручальное кольцо.
На лекциях говорила много. Дома — молчала. Алексей ценил тишину. Со стороны казались идеальной парой. Не спорили, не ссорились.
Он был старше на два года, но до сих пор выглядел хорошо. Женщины заглядывались. Раньше ревновала, потом малодушно утешала себя: *«Куда он денется? Кто его так накормит?»* Готовила она действительно божественно.
Дочь вышла замуж за военного и уехала в гарнизон.
Студенты Людмилу побаивались. Улыбалась редко, но была справедлива. Если честно признавался, что не выучил, но старался — вытягивала на четвёрку. За шпаргалки и ложь — безжалостно гнала.
С коллегами не сближалась, сплетен не обсуждала.
Однажды в столовой услышала:
— Ну и синий чулок… Кто поверит, что у неё муж?
— А он есть, и симпатичный. Дочь замужем.
— И что он в ней нашёл?
— Нормальная она.
— Нормальная? Одевается, как директор совхоза.
Людмила доела, встала, посмотрела на студенток.
— Извините… — запищали те.
*«Синий чулок. Вот как»*. В преподавательской она поймала своё отражение в зеркале. *«И правда — что он во мне нашёл?»*
Вечером тушила мясо в горшочках. Алексей ставил машину под окнами — сегодня её не было. Вдруг щёлкнул замок.
— Почему не на машине? — спросила.
— В другом месте оставил.
Она вернулась на кухню, он вошёл следом.
— Люда, сядь…
Она села, сложив руки перед собой. Он не смотрел в глаза.
— Я люблю другую. Ухожу.
Пальцы сжались до хруста.
— Собираю вещи. — Он вышел.
*«Встань. Останови его»*, — кричало внутри. Но она не двинулась. Слышала, как звякают пустые вешалки, как скрипит ящик комода, как молния чемодана захлопывается. Потом — долгое молчание. И наконец — стук колёс по ковру, шаги в прихожей, щелчок замка.
Она сидела, уставившись в стену. Потом вцепилась в лицо ладонями и разревелась.
Почему не поставил машину? Чтобы соседи не видели? Или та женщина ждала в салоне?
Первой мыслью было вышвырнуть горшочки в мусорку. Вспомнила про стариков с этажа — отнесла им.
Дверь открыла молодая.
— Здравствуйте. А где… — Людмила спохватилась. Не знала, как зовут соседей.
— Сидоровы? Они переехали к сыну. Мы вчера заселились. Я — Наташа, муж — Сергей. Ой, как пахнет!
— Вам. С новосельем.
Улыбнуться не получилось.
Ночь металась между слезами и бессмысленными диалогами в голове: *«Почему сейчас? Почему не раньше?»* — *«Ты же знала. Я влюбился»*.
Утром — привычный ритуал: чай, университет. Вечером — впервые не стала готовить.
В дверь позвонили. *«Алексей? Но у него ключ…»*
На пороге — соседка с пирогом.
— Вы нас вчера угостили. Мясо — пальчики оближешь! Муж велел рецепт выпытать.
Они пили чай. Наташа болтала:
— Мы с Серёжей два месяца как поженились. Мне тридцать шесть, а я — впервые замуж. Как в последний вагон вскочила!
Людмила взглянула на неё с подозрением.
— Думаете, я его увела? — Наташа засмеялась. — Да он три года один был. Жена ушла, дочку забрала. Он тогда запил… Я его вытащила.
— Пирог переслащен.
— А… ну да. Научите меня готовить? А я вам волосы покрашу. Вам короткая стрижка к лицу.
— Нет.
Но через несколько дней Людмила всё же согласилась.
Наташа отрезала косу одним движением.
— Не жалейте. Седые жидкие волосы — не ваше.
Потом чай с пирогом. Людмила в полотенце, как купчиха.
— Можно открывать глаза.
Она не узнала себя. Светлые волосы, стрижка — вдруг помолодела на десять лет.
— Брови подправить, тушь, помаду… — болтала Наташа.
С этого дня они стали подругами. Вечерами на кухне — разговоры, рецепты. Людмила купила новые платья, начала красить губы. Её хвалили, спрашивали про мастера.
— Муж на руках носит! — хвасталась Наташа. — Ваши котлеты его с ума свели.
Весной, возвращаясь в лёгком платье, Людмила услышала за спиной:
— Люда…
Алексей. Похудевший, в помятом пиджаке.
— Ты постриглась?
Она разглядывала его.
— За вещами пришёл?
— Не знаю… — Он потупился.
— Заходи.
В квартире его взгляд скользнул к вешалке.
— Думал, я не одна? Зачем тогда пришёл?
— Хочу вернуться. Если пустишь.
— Почему?
— Без тебя… не могу. Она не готовит. У меня живот болит от ресторанов.
— Я теперь редко готовлю.
— ПоЛюдмила вздохнула, отвернулась к окну, где уже раскрывались первые листья на берёзах, и тихо сказала: *”Ладно… но посуду теперь ты моешь.”*
