Мы познакомились со Светланой на корпоративе в компании, куда я недавно устроился. Работали в разных отделах, и о ней я знал лишь понаслышке. Высокая, с лукавым прищуром карих глаз и мягким говорком — она сразу запала в душу. Весь вечер мы не расставались: кружились в танцах до изнеможения, делились историями за бокалами шампанского, а после я проводил её до хрущёвки в спальном районе Нижнего Новгорода. Наутро летел в офис словно на крыльях, с букетом алых пионов и шоколадом «Алёнка» в руках — её слабость.
Ей было за тридцать, мне — под сорок. Возраст обязывал не терять времени. Через месяц она уже грела чай в моей кухне, напевая под радио «Шансон». Света оказалась душой компании, мастером на все руки, а её борщ с пампушками затмевал ресторанные блюда. Жизнь текла, как волжская гладь — спокойно и ясно.
Решился на предложение в парке «Швейцария», вручив кольцо с гранатом — камнем страсти. Она расплакалась, кивая сквозь смех. Но при подготовке к свадьбе насторожило: из гостей — лишь пара подруг да коллеги. «Родня в деревне под Арзамасом, — махнула рукой Светлана. — Давно не общаемся». Кивнул, не стал допытываться.
Накануне торжества она умчалась в салон красоты на Московском шоссе, забыв телефон. Решил подвезти — знал, как она переживает из-за мелочей. В машине аппарат задрожал: «Мама» на экране. Ответил — вдруг экстренный случай. В трубке — слёзы и крик: «Светка, душу продала! Детушек на нас, стариков, бросила, алименты как с гуся вода! Младший с температурой, аптеки — золотые!»
Мир рухнул. Оказалось, в деревне Лысково двое малышей — трёх и пяти лет — ждут мать, которая сбежала «за счастьем», бросив три тысячи рублей на полгода. Перевёл пенсионерке половину зарплаты, развернул машину.
Её чемодан уже ждал у порога. Когда она вернулась — с завитыми локонами и лаком «вишнёвая метель» на ногтях, — молча указал на дверь. В её оправданиях слышалось лишь эхо предательства.
Женщина, оставившая детей ради новой жизни, — не жена, а попутчица. Предательство крови не смыть духами Chanel. Свадьбу отменили. Порой думаю: а вдруг она бы изменилась? Но как верить той, чьи объятия пахнут не материнским молоком, а ложью? Для меня ответ ясен: там, где кончается материнский долг, начинается пустота.
