Светлана стояла у кухонного окошка, разминая черствый хлеб с салом и глядя во двор сквозь дождевые струи. Утро выдалось сумрачное, промозглое, точно отражая её душевную тяжесть последних недель. За стеклом мелькнул знакомый силуэт — Аграфена Никитична шла к подъезду, сгибаясь под тяжестью авосек.
— Мама, твоя соседка опять в одиночку поклажу тащит, — крикнула Светлана в комнату, где за столом сидела Зоя Тимофеевна, листая потрепанный журнал. — Может, помочь ей?
— Какая же она мне соседка, не пойму, — проворчала женщина, не отрываясь от страниц. — Чужая бабка. Сын должен помогать.
Светлана нахмурилась, но промолчала. Зоя Тимофеевна в последнее время стала колючей, словно еж, к которому и прикоснуться страшно. А ведь раньше она первой бросалась на выручку, если кому во дворе туго приходилось.
— Сын-то её за кордоном работает, сама знаешь, — тихо произнесла Светлана, накидывая платок. — До лавки схожу, попутно ей сумки поднесу.
— Ступай, ступай, блаженная ты наша, — буркнула Зоя Тимофеевна. — Всех облагодетельствуешь, а про родную мать забудешь.
Светлана замедлила шаг у порога, оглянувшись на женщину, что матерью ей стала сорок с лишним лет назад. Худая, с сединой в тугом пучке, Зоя Тимофеевна выглядела особенно хрупкой в старом кресле. Морщины на лице залегла глубоко, а руки слегка тряслись, когда листала журнал.
— Тебе чего принести? — мягко спросила Светлана.
— Ничего мне не надобно. Шагай уж, коли собралась.
На лестнице Светлана столкнулась с Аграфеной Никитичной, тяжело переводившей дух у перил.
— Аграфена Никитична, дайте помогу, — предложила Светлана, подхватывая один узел.
— Ой, спасибо, милая! — облегченно вздохнула соседка. — Силы что-то вовсе покинули в последнее время. Старость, видно.
Поднимались неспешно, останавливаясь на каждой площадке.
— А ваша Зоя Тимофеевна как? — осторожно осведомилась Аграфена Никитична. — Должно, не видать её давненько.
— Да по-всякому, — уклончиво ответила Светлана. — То получше, то похуже.
— Вестимо, вестимо. Сестра у меня тоже… — Аграфена Никитична замолчала, но недоговоренное повисло в воздухе.
Помогав донести поклажу, Светлана вернулась. Зоя Тимофеевна сидела в том же кресле, журнал отложила. Смотрела куда-то мимо, словно что-то высматривала в пустоте.
— Мама, может, чайку? — предложила Светлана, снимая платок.
— Мама… — повторила Зоя Тимофеевна, и в голосе её прозвучало незнакомое. — Мамой меня зовешь.
Сердце Светланы сжалось. Тон был настораживающим.
— Ну да, мама. А как иначе-то?
— А ведь не мать я тебе, — тихо, но твердо проговорила Зоя Тимофеевна, поворачиваясь. — Чужая я тебе.
Внутри у Светланы похолодело. Пришло. То, чего страшилась она все последние месяцы. То, отчего отводила глаза, видя порой пустую незнакомость во взгляде Зои Тимофеевны.
— Что ты, мама? — Светлана опустилась рядом, взяла её руку. — Как же не мать? Самая что ни на есть родная.
— Нет, — упрямо мотнула головой Зоя Тимофеевна. — Помню я. Помню теперь. Не доченька ты моя. Чужая.
Горло Светланы сдавил ком. Знать-то знала – врачи предупреждали, что болезнь будет наступать, память всё чаще подводить. Но услышать именно это – к такому не была готова.
— Мамуля, послушай, — начала Светлана, стараясь говорить ровно. — Верно, не ты меня родила. Но вырастила же. Любила. Для меня ты и есть мама.
— Вырастила… — Зоя Тимофеевна нахмурилась, будто пробиваясь сквозь толщу лет. — Да, вырастила. Тебя привели… махонькой. Все плакала, кушать не хотела.
— Да, мама. Три годика мне было.
— Три… — повторила Зоя Тимофеевна. — А где ж твоя настоящая мать-то? Где она?
Светлана закрыла глаза. Этого разговора избегала всю жизнь. Зоя Тимофеевна никогда не рассказывала, Светлана – не спрашивала. Хватало ей той любви, что получила.
— Не знаю, мам. Ты не сказывала мне.
— Не сказывала… — Зоя Тимофеевна задумалась. — А может, и к лучшему. Доброго в той повести мало.
Светлана замерла. Зоя Тимофеевна долго молчала, потом негромко за
За окном плыли редкие снежинки, а на кухне стоял тёплый запах кофе, и Валя смотрела на знакомое лицо женщины у плиты, понимая, что каждый такой мирный завтрак, наполненный простыми словами и вниманием, теперь был самым драгоценным подарком судьбы для них обеих, матери и дочери.
