Давным-давно, в глухой деревеньке под Вологдой, жила старуха Марфа Семёновна. Была у неё горькая тайна, что годами грызла душу, как мышь сухарь в подполье.
Хату её давно обходили стороной колядовщики. Ребятня нынче бежит туда, где рублём подарочек дадут, а не постным пряником. Водка у Марфы тоже не магазинная — самогон… Разве что сосед Федька, когда уж слишком по деревне расходится, завалится к ней:
— Колядуй, родись, на счастье, на здоровье, на новый год… наливай, Марфушечка! — лепечет заученное.
Она нальёт и ему, и сама хлебнёт с гостем стопку-другую — легче спать будет. Вот только Федька вечно за самое больное цапнет…
— Эх, Марфуша, доживаем… Мы с моей старухой — как два пенька в лесу! Хоть никого и нет у нас, да и обидно никому не будет. А у тебя-то дочь есть!
— Да пил бы ты да не лаялся, как цепной Барбос! Дочь у меня есть! Где-то есть! Так что иди-ка ты, грамотей несчастный, домой! Расколядовался! — уже сердито шипит на соседа.
Федька не спешит уходить, хоть она его уже за плечи выталкивает.
— Знаю, чё ты злишься… Знаю… И вся деревня знает, что внука чужим отдала. А? Небось, правда? А знаешь, что бабы шепчут? Мальчишка-то тебе ночами снится! От того и светится у тебя по ночам, боишься… А? Боишься? — усмехается, заглядывая в глаза.
— Слушай, пропойца вонючий! Чтоб ноги твоей тут больше не были! Забудь дорогу! — Марфа вцепилась в засаленный воротник его телогрейки и, как кота паршивого, вышвырнула за порог.
— Одурела, Марфуха! Да я ж это… отпусти! — не мог вырваться.
— Никогда больше! Слышишь! Никогда! — кричала ему вслед.
А он только хихикал… Правда, больше не заходил — ни выпить, ни поговорить. Может, стыдился, а может, боялся. Она бы простила, если б зашёл. Ведь кроме него — некому. А как говорится, коли некому, так и чёрт годится.
А снится ей мальчик. Лица разглядеть не может. Только глаза, как угольки, светятся… Стоит на пороге, колядовать просится… да не заходит дальше. Много раз видела этот сон. Или не сон…
* * *
Солнце уже клонилось к закату, и Марфа поняла — Федька сегодня не придёт. Вспомнила прошлогоднюю ссору и… будто снова почувствовала на пальцах сальный лепет его телогрейки. Села за стол, налила стопку… Праздник же!
Во дворе взвыл Барбос, скрипнула дверь. Кто-то вошёл.
— Со святым вечером! Колядовать можно? — на пороге стоял статный молодой мужчина.
Марфа вскочила, будто по стойке «смирно»:
— Коли зашли — колядуйте…
— На счастье, на здоровье… — рассыпал зерно незнакомец.
Марфа не сводила с него глаз. Заметила — колядует, а сам глазами по углам шарит. «Обокрасть хочет?» — мелькнуло. Хоть бы Федька зашёл…
— Вы ко мне или так… Кого ищете? Кто будете? — неуверенно спросила.
— Колядовщика-то надо угостить, разве нет? Да у меня своего хватит, — смело подошёл к столу, достал из сумки вино, колбасу, пирожки.
Ошарашенная Марфа вытащила из печи чугунок с картошкой да салом и села напротив гостя, так ловко накрывшего стол.
«Наверное, от Людки какой-то её ублюдок… Да нет, молод очень. И с чего б она его прислала?» — думала, пока накладывала еду.
Гость меж тем налил вина, а она не знала, что сказать.
— Вы, видать, не здешний. Кого ищете?
— Ищу… Вы Марфа Семёновна?
— Я!
— А муж ваш был Иван Петрович?
— Был… помер…
— А дочь ваша Любовь Ивановна? Увы, о ней ничего не знаю…
— Да… да…
— Ну, коль всё так, то я ваш внук Виктор… — мужчина встал и через стол протянул руку, — давайте знакомиться.
Мир поплыл перед глазами… Всплыл образ мальчика, что в снах к ней приходил колядовать. И глаза у незнакомца — точь-в-точь те самые…
Марфа вскрикнула и пошатнулась… Но крепкие руки подхватили её, усадили на лавку.
— Да не бойтесь вы меня! Я без претензий… Просто… хотел увидеть и вас, и этот дом, где меня когда-то не приняли… Недавно моя настоящая мама умерла, а перед смертью всё рассказала. Вот я и приехал. Увидеть…
Марфе казалось, что она голосит на всю деревню, а на деле лишь всхлипывала. И впервые в жизни рассказала всё, как было. Этот мужчина, назвавшийся внуком, смотрел ей в глаза, а она не знала, куда спрятаться.
Когда она закончила, Виктор встал, вздохнул, окинул взглядом избу… Как вошёл чужаком, так и вышел, бросив на пороге:
— Живите с Богом… Он вам и судья… Не я…
Только снежная пыль поднялась за его машиной. Ни номера не разглядела, ни марки, ни где живёт — не догадалась спросить. Выбежала за ним босая, в одном платке… Тужила.
* * *
Люба росла послушной.
— Будешь учительницей! — решил отец. — О замужестве и не думай, пока не выучишься!
Она и не думала, хоть родители жениха ей уже присмотрели. Мать нашептывала:
— Ты у нас девка видная. На деревен
