Женщина, раздавленная потерей сына, забилась в самую глушь, подальше от людей. И лишь благодаря своему псу она снова услышала зов жизни он привёл её к маленькой девочке, спрятавшейся в чаще.
Светлана положила заявление об увольнении на стол главврача Дмитрия Петровича. Тот снял очки, потер переносицу и посмотрел на неё с такой глубокой, почти отеческой печалью, что ей на миг захотелось забрать листок обратно.
Света, подумайте ещё, тихо сказал он. Может, просто возьмёте отпуск? Вы нам дороги, вы же знаете.
Она покачала головой:
Не могу, Дмитрий Петрович Не здесь.
Грызущее чувство вины не давало покоя: как мать не уберегла, как врач не смогла спасти. Каждый детский плач в коридорах больницы резал, как нож, каждый смех звучал немым укором.
Дмитрий Петрович был человеком добрым, мудрым начальником, умевшим найти нужные слова. Светлана давно замечала, как он иногда смотрит на неё с тёплой заботой, но никогда не переходил границ всегда тактичный, всегда сдержанный. Сейчас в его глазах читалось настоящее сострадание, и от этого становилось только тяжелее.
«Поймите же, меня больше нет, кричало у неё внутри. Та Света, которую вы знали, умерла вместе с Павлушей».
В душе пустота, ледяная и беззвучная. Хотелось свернуться калачиком и рыдать, но она лишь сжала кулаки, вонзив ногти в ладони.
Я пойду, пробормотала она и выскочила из кабинета, боясь разрыдаться перед ним таким близким и всё же чужим.
Единственная мысль бежать. Уехать туда, где нет знакомых лиц, жалостливых взглядов, где не слышно детского смеха. Квартиру продала за бесценок первому, кто согласился, лишь бы скорее.
Поезд медленно тащился мимо крохотной станции, затерянной среди лесов. Светлана вышла на покосившийся деревянный перрон, чувствуя усталость во всём теле. Две бабки на лавочке тут же уставились на неё.
К кому приехала, милая? Или заблудилась? спросила одна, закутанная в пёстрый платок.
Светлана горько усмехнулась:
Сына похоронила. Хочу побыть одна.
Старушки переглянулись, в глазах понимание.
Тяжкое горе, дитятко. У Марфы дом пустует к сыну в Питер уехала. Дом крепкий. Только одной там с тоски заплачешь. Не отгораживайся от людей-то совсем.
Дали адрес, и Светлана, поблагодарив, побрела по пыльной дороге к своему новому «жилью», если его можно было так назвать.
Марфа встретила её сначала недоверчиво, но узнав причину, смягчилась:
Живи пока. Платы не надо. Только Васька тут остался кот наш. Диковат, но мышей ловит. Не обижай его.
Первый вечер в доме, пропахшем травами и старым деревом, тянулся бесконечно. Каждый скрип доски, каждый шорох за окном будил воспоминания. Павлуша Он бы сейчас носился по комнатам, изучая каждый угол.
Дни текли медленно и однообразно. Светлана убирала, красила, мыла лишь бы занять руки и голову. Но горе не отпускало. По вечерам, сидя на крыльце, она рассказывала сыну, что сделала за день, и слёзы текли сами. Здесь, в этой глуши, её никто не видел и она не сдерживалась.
Однажды, когда тоска сжала сердце особенно сильно, к крыльцу бесшумно подкрался рыжий кот Васька. Постоял, посмотрел своими зелёными глазами, потом подошёл и осторожно ткнулся мордой в ногу.
Светлана замерла, затем протянула руку и погладила его. Кот заурчал. Простой, живой звук вызвал новый поток слёз. Она прижала Ваську к себе, уткнувшись в его жёсткую шерсть, и плакала, пока не уснула прямо на крыльце, обняв единственное живое существо, осмелившееся подойти так близко.
Через пару недель соседка притащила щенка дворняжку, тощую и невероятно любопытную.
Бери, Свет, а то утопят. Тебе и компания, и охрана, сказала женщина.
Щенка назвали Барбосом за важный, почти генеральский вид. Сначала Васька шипел и фыркал, но скоро смирился. Теперь они спали вместе у печки, а Светлана впервые за долгое время улыбнулась, глядя на их возню.
Деревня узнала, что в доме Марфы теперь живёт бывшая врачиха, и потянулась с просьбами давление померить, укол сделать. Светлана сначала отнекивалась, говорила, что больше не практикует, но, видя надежду в глазах, не могла отказать. Помогала, как умела, но близких разговоров избегала.
С каждым днём она всё чаще уходила в лес. Барбос носился впереди, облаивая каждую белку, а Васька, к своему удивлению, тоже стал сопровождать их, ловко перепрыгивая через бурелом. Лес принимал её без условий, без упрёков.
«Здесь можно дышать, думала Светлана. Можно плакать, не стыдясь. Можно просто быть».
И потихоньку, очень медленно, лёд в её сердце начал таять.
Однажды вечером Светлану охватило странное беспокойство. Что-то незримое, но настойчивое тянуло её в лес, в самую глушь.
Не сегодня, попыталась она отмахнуться, но Барбос вдруг забеспокоился у двери, явно разделяя её тревогу.
Накинув куртку и схватив фонарь, Светлана пошла за псом. Барбос уверенно вёл её всё дальше, туда, где она ещё не бывала. В овраге, под корнями старой сосны, он залился лаем.
Светлана посветила фонарём и замерла: на сырой земле лежала маленькая девочка, без сознания.
Она подхватила холодное тельце и побежала домой. Леночка была ледяной, пульс едва прощупывался. Барбос и Васька, поняв серьёзность момента, крутились рядом, тыкались мордами в ноги, будто пытались помочь.
Дома Светлана бросилась спасать: растирала девочку спиртом, укутала в одеяла, обложила грелками. Прошло два часа, прежде чем та пошевелилась и открыла глаза серые, полные страха.
Где я? прошептала она.
В безопасности, мягко ответила Светлана. Как тебя зовут?
Лена Мой папа врач,