Мы с мужем отказывали себе во всём ради дочерей, а теперь я одна и никому не нужна»: за что мне такое отношение от родных детей?
Когда наши девочки, Алина и Светлана, выросли, мы с супругом вздохнули свободнее. Казалось, тяжёлые времена позади — ведь всю жизнь мы тянули лямку вдвоём. Оба трудились на фабрике, жили скромно, зарплаты — гроши. Но мы не позволяли, чтобы наши дочки чувствовали себя ущемлёнными. У них всегда были добротная одежда, учебники, даже билеты в кино — на всё находились рубли.
Мы с мужем, Дмитрием Ивановичем, почти ничего не позволяли себе. Не помню, когда последний раз обновляла зимнее пальто — всё уходило на детей. Девочки поступили в университет, сначала одна, потом другая. И снова траты: стипендии хватало лишь на проезд, поэтому мы подкидывали на жильё, еду, тетради. Я научилась считать каждую копейку, но ни о чём не жалела — лишь бы у них всё было.
После учёбы обе вышли замуж. Мы радовались: жизнь у них наладилась. Вскоре родились внуки — у Алины Артём, у Светланы Миша. И всё завертелось снова. После декрета дочери заявили, что в сад ещё рано, и попросили меня посидеть с малышами. Я к тому времени уже была на пенсии, но подрабатывала уборкой, чтобы сводить концы с концами. Посоветовались с мужем — решили, что я останусь с внуками, а он продолжит работать.
Так и жили — на две пенсии и его зарплату. Зятья, Сергей и Алексей, открыли своё дело, и со временем бизнес пошёл в гору. Мы гордились, не отказывали, если просили в долг, — как же иначе, родная кровь.
Но однажды всё рухнуло. Муж ушёл на работу и… не вернулся. Инфаркт. Его не успели спасти. Земля ушла из-под ног. Мы прожили вместе сорок два года — как теперь быть одной? Первое время дочери навещали, забрали внуков, устроили их в сад. А потом… словно забыли.
И я осознала: моей пенсии катастрофически не хватает. Раньше выкручивались с Дмитрием, а теперь? Квартплата, еда, таблетки… Порой в аптеке решала: купить лекарства или хлеб. Когда дочери наконец заглянули, я робко сказала: «Девочки, если бы помогали хоть немного с коммуналкой, я бы могла покупать себе лекарства…» Алина тут же отрезала: «У самих денег нет, всё дорожает». Света промолчала, будто не слышала. После этого — тишина. Ни звонков, ни гостей.
Теперь я одна в своей хрущёвке, среди фотографий, детских рисунков, вязаных пинеток для внуков. Никто не приходит. Никто не спросит, как дела. Никто даже не поинтересуется, жива ли я. А ведь когда-то я была для них всем: варила манную кашу, гладила школьную форму, ночами качала коляски. Учила их говорить, читать, вставала по первому зову.
Сейчас я сижу у окна, смотрю, как во дворе чужие бабушки гуляют с внучатами. Смеются, держатся за руки. А у меня — пустота и обида. Не понимаю: за что? Когда я перестала быть нужной? Неужели дети так быстро забывают всё, что для них сделано?
Я не прошу многого. Не нужны мне их деньги или подарки. Хотя бы тёплое слово, звонок раз в неделю: «Мама, как ты?» Чтобы внуки забежали, посидели рядом. Но, видимо, и это — непозволительная роскошь.
С каждым днём надежда тает. Но я всё равно жду. Потому что сердце матери не умеет переставать любить. Даже когда больно. Даже когда предают. Ведь родительская любовь — единственная, что не ждёт взаимности.
