— Мне ведь всего сорок девять… — Анна растерянно смотрела на врача. — Совсем ничего нельзя? — спросила она, цепляясь за последнюю надежду.
— При интенсивной терапии и курсе процедур срок можно продлить. Год, максимум полтора. — Артём Сергеевич постучал карандашом по столу, изучая её историю болезни. За двадцать лет практики он видел всё: шок, слёзы, проклятия. Но спокойствие пациентки с диагнозом «терминальная стадия» всё равно удивило.
— Подумаю. — Женщина кивнула и вышла, придерживая дрожащей рукой сумку.
Ещё месяц назад Анна считала себя здоровой. Давление? Никогда не беспокоило. Простуды? Раз в пятилетку. Всё изменилось, когда она заметила странную слабость. Обследования, анализы, МРТ. Вердикт врачей: неоперабельная опухоль. Шесть-восемь месяцев. Анна не закричала, не обвинила их в халатности. Она просто представила, как листки календаря обрываются один за другим, не дотянув до пятидесятилетия.
— Красота-то какая! — Голос старика вырвал её из тяжких дум. Выйдя из поликлиники, она машинально присела на скамейку и не заметила соседа. Тот сидел, выпрямив спину, с тростью между коленей, щурясь на осеннее солнце. — Простите, если потревожил.
— Ничего. — Анна попыталась улыбнуться. — День и правда хорош.
— В мои-то девяносто четыре радуюсь даже слякоти. Но солнышко — особый подарок. Стариковская причуда: хочется, чтобы последний день был ясным.
— Вы так… спокойно о смерти. — Анна удивилась собственному вопросу.
— А чего бояться? — Старик хрипло рассмеялся. — Смерть — не волк, в лесу не живёт. Придёт — так придёт. Жаль, понял это поздно. Всё откладывал: то путешествие, то книгу дописать… А потом — бац! — и «потом» кончилось. Вот вы, к примеру, что сделали бы, знай, что завтра — край? Хотя простите, бабка я старая, болтаю невесть что. В хосписе за главным корпусом сидим, как воробьи на проводах. Только вместо песен — стоны. Эх, лучше б на теплоходе по Волге…
— Почему же не уплыли? — Анна неожиданно для себя вступила в диалог.
— Да пенсию внук прикарманил, квартиру переоформил. Мол, тебе уже недолго. А я и не злюсь. Молодёжь… Им ведь правда нужнее. — Старик махнул рукой, словно отгоняя комара.
Анна вдруг осознала: её жизнь — сплошное «потом». Ненавистная работа в банке — ради ипотеки. Муж Дмитрий, изменявший с кем попало ещё с нулевых. Дочь Катя, звонившая только за деньгами или нянькой для внука. Даже сбережения «на чёрный день» копились десятилетиями — вдруг кризис, как в девяносто восьмом?
— Разводимся. — Она поставила перед мужем папку с документами, вернувшись домой. — Квартиру продадим, мою долю — на счёт. Тебе здесь привычнее.
— Ты с ума сошла? — Дмитрий уронил пульт от телевизора.
— Путешествовать буду. Развод через госуслуги оформим. Подумай два дня, а я у Светки на даче пережду. — Анна щёлкнула замком чемодана.
— Объясни хоть…
— Поздно объяснять. Успеем ещё пожить для себя. — Она захлопнула дверь, оставив его в одиночестве среди дорогого ремонта.
На работе написала заявление «по собственному», сняла все накопленные рубли. Вечером дочь, как по расписанию:
— Мам, Кирилла заберёшь? Хотим в «Пушкин» сходить, там джаз вечером…
— Нет.
— Ты шутишь? Мы же…
— Наняйте няню.
— Это ж ползарплаты!
— На джаз хватило — и на няню найдётся. — Анна впервые за десять лет положила трубку первой.
На подмосковной даче подруги пахло яблоками и дымком из бани. Анна качалась в гамаке, слушая, как трещат в печи берёзовые поленья. «Эгоистка», — корила она себя. Но вспоминала старика: «Потом может не наступить».
Муж сдался через неделю. Дочь прислала смайлик с сердечком, узнав о переводе денег. А через месяц Анна сидела в кафе на набережной Ялты, сочиняя истории для
