Зимой 1950 года, когда мороз пробирал до костей. В темной комнате с глиняными стенами, пропахшей сыростью, семнадцатилетняя девушка тяжело дышала…

**Дневник.**
Зима 1950 года. Холод пробирал до костей. В темной комнате с сырыми глиняными стенами семнадцатилетняя девушка, сжимая простыни, задыхалась от схваток. Она была одна, если не считать повитуху старуху с грубыми руками, привыкшую к чужой боли.
Когда крик новорожденной разорвал тишину, девушка Надежда почувствовала, как душа возвращается в тело.
«Красивая девочка», сказала повитуха, заворачивая младенца в одеяло и кладя его на грудь Надежды.
Та обняла ребенка неумело, дрожащими руками, но в ее глазах уже горела нежность первой материнской любви. Она смотрела на дочь, зная ничто не разлучит их.
Но иллюзия длилась лишь мгновение.
Дверь распахнулась с грохотом, и в комнату ворвалась мать Надежды Аграфена Петровна. В черном платье, будто на похоронах (хотя никто не умирал), с лицом, искаженным отвращением.
«Отдай ее!» вырвала ребенка из рук дочери.
«Нет, мама! Оставь!» кричала Надежда, пытаясь подняться, но сил не хватало.
«Молчи!» ледяной голос перебил ее. «Она родилась не такой с этой болезнью, как у дурачков. Не выживет. Незачем мучиться».
Девушка рыдала, умоляла, но мать не слушала. Туже закутала младенца, вышла и захлопнула дверь. Грохот прозвучал, как выстрел.
Этой ночью Надежда осталась с пустыми руками, крича имя, которое так и не успела дать.
Шли годы. В деревне все думали, что ребенок умер при родах. Так решила Аграфена Петровна. Надежду заставили молчать. Она научилась улыбаться, но сердце гнило внутри.
В двадцать пять она ушла из дома, не оглядываясь. Не могла простить. Не могла забыть. Но и излечиться тоже.
Годы опадали, как сухие листья. Надежда стала учительницей, жила одна без мужа, без детей. Чувствовала, что часть ее навсегда осталась в той темной комнате.
Пока однажды весенним вечером не вернулась в деревню. Мать умерла и, казалось, цепь, сковывавшая ее, наконец разорвалась.
Она шла по главной площади, где играла в детстве. Запах свежего хлеба смешивался с ароматом увядших цветов. Надежда хотела присесть на скамью, как вдруг услышала: детский смех, чистый, будто шепот прошлого.
Обернулась.
И увидела ее.
Девочка лет девяти играла с тряпичной куклой. Растрепанные косички, платьице в заплатках и миндалевидные глаза, в которых светилась странная нежность. Что-то дрогнуло в Надежде.
Сердце колотилось, ноги подкашивались.
«Здравствуй, крошка как тебя зовут?» голос дрожал.
Девочка посмотрела без страха, с любопытством.
«Меня зовут Вера».
Мир остановился. *Вера.* Именно это имя она когда-то выбрала для дочери. Имя, которое годами таила в себе.
Колени подкосились.
Тут к девочке подошла пожилая женщина с руками, исчерченными морщинами.
«Вы знакомы?» спросила она осторожно.
«Я просто показалось», пробормотала Надежда.
Женщина потупила взгляд.
«Она живет у меня с младенчества. Одна барыня принесла, сказала мать не хотела, велела скрыть. Я так и не узнала правды»
Надежде казалось, душа рвется наружу.
«Неправда! Я любила ее! Ее у меня украли!»
Женщина отпрянула.
Девочка же шагнула вперед.
«Ты моя мама?» просто, без лишних слов, как умеют только дети.
Надежда упала на колени и зарыдала.
«Да, моя девочка это я. Прости, что так долго не искала».
Девочка обняла ее молча. Маленькое теплое тельце было *ее*, настоящим.
В тот день Надежда поняла: жизнь иногда дает второй шанс. Неважно, что скажут в деревне, сколько лет потеряно. Она вернула дочь.
И теперь *никто* не отнимет ее снова.

Rate article
Зимой 1950 года, когда мороз пробирал до костей. В темной комнате с глиняными стенами, пропахшей сыростью, семнадцатилетняя девушка тяжело дышала…