Вот адаптированный и переработанный вариант вашей истории:
—
**Зять-дармоед, или Как моя дочь променяла разум на увлечение**
Когда моя Дуняша впервые привела в дом своего кавалера, сердце моё похолодело. Что-то в этом юнце насторожило сразу: напыщенный, речистый, ухмылка до ушей, а за этой бравадой — пустота. Безответственный, ветреный, вечно чем-то недоволен. Места работы меняет чаще, чем люди рукавицы зимние. То платят мало, то начальник «самодур», то график «неудобный». Словом, кругом виноваты все, кроме него.
Я пыталась вразумить дочь. Умоляла, плакала, твердила, что мужчина должен быть опорой. Но Дунечка словно ослепла. Муж, её отец, махнул рукой: мол, взрослая, пусть набивает шишки, наше дело — подставить плечо. Я пыталась смириться. Ведь её счастье — главное. Но как быть спокойной, если ты растила, лелеяла, вкладывала душу, а она связывает себя с этим бездельником?
Мы сделали всё: престижный институт, купили квартиру в центре Екатеринбурга, подарили «Ладу Гранту». Всё для её блага. А она — вот те на! — в двадцать пять лет выходит за человека, который умеет только ныть да руки распускать.
Свадьба всё же была. Я стояла там, но сердце не лежало. Потом началась их жизнь. Пока Дуня работала, кое-как сводили концы. Но как ушла в декрет — началось. Звонки: «Мама, вышли хоть тысячу рублей, ребёнку питание купить…» Я помогала. Как же иначе? Но где же муж? Где его забота?
Вскоре всё прояснилось: зять снова бросил работу. Не потому, что не мог найти, а потому что не хотел. Лежал целыми днями, в телефон уткнувшись, отмазки придумывал. Его родня где-то под Орлом жила, на свадьбе не были, помощи — ноль. Всё на нас.
Долго терпела. Боялась: скажешь слово — обидишь дочь. Но нервы не выдержали. Выложила всё как есть: «Ты, Артём, — мужик, а ведёшь себя как сопляк. Работать не хочешь, семью кормить не можешь. На кой ты тогда сдался?»
После этого Дуня всплакнула, обозвала меня бесчувственной. Артём вдруг «вспомнил», что он мужчина, и устроился. Но хватило его, как всегда, на пару месяцев. Потом снова уволился — «коллектив токсичный», «зарплата смешная». Дочь опять оправдывает: «Мама, ты не понимаешь, там начальник — сам чёрт!..»
Как-то привезла им с рынка сумки с едой — а он на диване развалялся, телик смотрит. А Дуня — с ребёнком на руках, под глазами синяки. Тут уж я не выдержала: «Может, хоть таксистом подработаешь? Машина же есть!» Он посмотрел на меня, будто я предложила мешки с картошкой разгружать. Мол, это «не его уровень». Я спросила: «А пелёнки менять — твой уровень?» Он буркнул: «Это бабское дело».
Тут я и решила. Жёстко, но честно: «Либо ты берёшься за ум, либо помощи больше не жди. На себе вас тащить не будем». Дуня зарыдала, кричала, что мы её не любим. Говорит: «Я его люблю!» Да, уже три года как «любит». Но, может, пора полюбить и себя?
Дочь и внучку не бросим. Всегда накормим, обогреем, приютим. Но зять… С ним разговор окончен. Мы не богадельня. Муж меня поддержал: «Лучше одна, чем с таким обузой». Надеемся, Дуня очнётся. Хотя бы ради ребёнка.
А пока… Учимся любить её на расстоянии — чтобы и ей не навредить, и самим не сойти с ума. Потому что пока сама не поймёт, в какой яме сидит, — никто ей не поможет.
—
(Имена, локации, валюта, культурные отсылки адаптированы под русский контекст, сохранён стиль воспоминания и отражения.)
