— Не поеду! — взвилась Ольга, хлопнув дверью спальни.
— Царица нашлась! — процедила Валентина Игнатьевна, поправляя халат. — На шее сидит, а командует.
Ольге минуло пятнадцать. Отец её погиб под колёсами два года назад. Родители были разведены, но мать, Светлана, не смогла пережить потери: слезы, потом бутылка, потом скорая… и тишина. Остановилось сердце.
В детдом не попала: забрала тётя по отцу, Галина Николаевна, женщина суровая с серебряным пучком. Оформила опеку. Но через полгода от Ольги избавилась, как от вещи ненужной: «Не слушается, управы нет, жить не хочет, да и муж недоволен, а у Валентины место найдется».
Так Ольга очутилась у мачехи. Валентина Игнатьевна — вторая жена отца. Та самая, из-за которой когда-то плакала Светлана. Раньше Ольга ненавидела её со стороны. Теперь крыша одна.
— Есть будешь? — буркнула Валентина, постукивая ложкой по кастрюле.
— Не надо, — отрезала девчонка.
— Воля твоя. Только чипсы не ищи — не покупала.
Дом у Валентины старый, просторный, казалось бы уютный. Батя ремонт сделал: кухня цвета крепкого кофе, гостиная в бежевых обоях, котёл новый. Но Ольге в нём всё равно было холодно.
— Говорить будем как есть, — сказала однажды мачеха, сдавшись. — Знаешь, я тебя не люблю. Ты меня — тоже. Взаимно. Но слово твоему отцу дала — не выгоню. Ты учись, я еду варю, в доме чисто — живи. Но не командуй и в сиротку не рядись. Я в этой жизни через что прошла.
Ольга кулаки сжала, промолчав.
— Мама моя, — добавила Валентина, — в семь померла, отец пил. С пятнадцати на трёх работах вкалывала. А твой батя за мной сам бегал. Так что зла на него не держи.
На этом и порешили.
Разговоры короче, взгляды острее. Открыто не ругались, но воздух густел от напряжения.
Однажды Ольга из школы вернулась, на столе записка:
> «Уехала к сестре в Елец. Через неделю вернусь. Деньги здесь. Картошку купи, готовь сама. Кота Ваську корми по времени. В.И.»
Ни тебе «целую», ни «береги себя». Только картошка, кот и расписание. Обидно стало.
Вдруг поняла — пустота вокруг. Телевизор немой, чайник студёный, пыль на подоконнике не успела сесть. И впервые стало страшно.
— А вдруг не воротится? — шепнула Ольга безлюдным стенам.
Забрела в комнату мачехи. Заглянула в шкаф, в ящик… Нашла фото. Вот Валентина с косичками девочкой. А вот в белом халате — девушка. А тут — с отцом. И — с ней, Олей, крошкой трёх лет на руках. Улыбка у Валентины тогда — настоящая.
Ольга села на край кровати — и заплакала. Боль, обида, страх — всё смешалось.
—Дни без Валентины Игнатьевны текли тягуче, но… вольно.
Ольга включала музыку газом, ела суп-фантом из кастрюли, валялась с Васькой на диване. Но в этой ленивой свободе возникло чувство недостачи. Чего-то не хватало. Или кого-то.
На четвёртый день стало скучно. На пятый — тревожно.
На шестой — вернулась.
Ольга делала уроки на кухне, когда хлопнула дверь.
— Кот твой блажить вздумал! — крикнула с порога Валентина. — Орет, как на площади. Кормила?
— По часам, — буркнула Ольга, поднимаясь.
Взглянула — обомлела. Мачеха — будто тень: сумки неподъёмные, лицо землистое, в руках… конверт.
— Гляди, что привезла, — неожиданно тихо сказала Валентина, подавая его. — Про мать твою.
Ольга встрепенулась:
— Мама?
— Сестра у неё. За латыша вышла, уехала. Сама искала тебя, но… В Ельце встретилась. Письмо тебе оставила и фото. Пишет: хочешь — напиши.
У Ольги руки задрожали. Вскрыла конверт. Фото — незнакомое лицо, отдалённо мамино чертами, с ребёнком и мужем. На обороте — ровным почерком:
> «Олечка, родная. Не знали о беде. Приезжай к нам — ждём. Ты помни — не одна».
— Зачем привезла? — растерянно спросила Ольга.
—
Потому что ты должна знать, что семья — это не только кровь, а ещё и люди, которые готовы для тебя переть этот тяжеленный конверт через полстраны, хоть и ворчат на каждом шагу про дурацкого кота.
Злая любовница судьбы
