Злая мачеха

— Не поеду! — гаркнул Артём, хлопнув дверью комнаты.
— Ого, барин! — процедила Зоя Семёновна, поправляя халат. — Содержу тебя, а он ещё и норовить выставляет.
Парню было пятнадцать. Отец погиб два года назад в аварии. Разведённые, но мать Артёма — Светлана — с горем не справилась: сперва плакала, потом запила, затем скорая. И тишина. Сердце встало.
В детдом парня не забрали: тётя, сестра отца — Нина Григорьевна, строгая, молчаливая тётка с седым пучком, оформила над ним опеку. Но полгода спустя Артёма, как лишний багаж, сплавила: «Неуправляемый, прижиться не смог, да и муж против, а у Зойки места хватит».
Так Артём очутился у мачехи. Зоя Семёновна — вторая жена бати. Из-за неё мать рыдала когда-то. Раньше парень ненавидел её издали. А теперь крыша одна.
— Есть будешь? — буркнула Зоя, стуча ложкой по кастрюле.
— Нет, — сухо отрезал парень.
— Не надо. Только чипсы не ищи. Не покупала.
Дом у Зои старый, но просторный, обжитый. Отец ремонт сделал: кухня цвета кофе, бежевые обои в зале, котёл новый. Хоть и уютно, а Артёму холодно.
— Говорить будем начистоту, — заявила мачеха позже, не сдержавшись. — Знаю, не люблю тебя. И ты меня тоже. Взаимно. Но слово бате дано: не выгоню. Учись, еду варить буду, дома будет чисто — живи. Да не кисни и не выделывайся. Я тоже в этой кислоте плавала.
Артём кулаки сжал, промолчал.
— У меня мать, — продолжила Зоя, — в семь лет умерла, отец пил. С пятнадцати на трёх работах. А твой батя, к слову, сам за мной бегал. Зло на него не держи.
Тем и кончилось.
Разговоры укорачивались, взгляды острели. Открыто не ругались, но напряжение в доме стояло.
Однажды Артём со школы пришёл, записку на столе увидел и опешил:
> «Уехала к сестре в Саранск. Через неделю. Деньги тут. Картошку купи, ешь сам. Кота не пропусти. З.»
Никаких «скучай», «берегись», «целую». Просто кот, деньги, картошка. Обидно даже стало.
Вдруг понял, как пусто. Телевизор не ревёт, чайник холодный, пыль на подоконнике не села. И впервые стало страшно.
— А если не вернётся? — прошептал в тишину.
Пошёл в комнату Зои, в шкаф заглянул, в ящик… Фото нашёл. Вот девка малая с косами. Вот в белом халате — медсестрой. Тут — с его отцом. А здесь — с ним, с Артёмом, трёхлеткой на руках. И улыбка у Зои настоящая.
Сел на койку и заплакал. Всё в душе смешалось: боль, обида, страх.
—
Дни без Зои Семёновны тянулись долго, но… вольно.
Музыка гремела, ел из кастрюли, с котом валялся на диване. Но даже в этой ленивой доле чего-то не хватало. Кого-то.
На четвёртый день стало скучно. На пятый защемило.
На шестой Зоя вернулась.
Артём уроки на кухне делал, когда дверь хлопнула.
— Кот сдурел, — крикнула с порога Зоя. — Мяукает, словно в опере. Кормил хоть?
— По регламенту, — буркнул парень, вставая.
Поглядел на мачеху — обомлел. Выглядела смотанной. Сумки тяжёлые, лицо белое, в руках… конверт.
— Держи, привезла, — нежданно-мягко сказала Зоя, протягивая конверт. — Про твою мать там.
Артём оживился:
— Про мать?
— Сестра у неё есть. За латыша выскочила, убыла. Искала тебя… В Саранске я её отыскала. Письмо и фото отдала. Говорит, если хочешь — пиши.
У парня пальцы задрожали. Вскрыл конверт. Фото: женщина, с матерью сходство, с детишкой и мужем. На обороте рукой чётко:
> «Артёмка, родной. Беды твоей не ведали. Хочешь — приезжай. Ты не один».
— Зачем привезла? — спросил растерянно.
— Потому что семья нужна. Выбирай сам. Знаешь, мать я тебе — не родная. Хоть и выбиваюсь.
Слова неожиданные прозвучали. И вдруг что-то меж ними ёкнуло.
— Ты… выбиваешься
Зоя усмехнулась и потрепала его по плечу, а он вдруг чётко осознал, что вот этот шершавый голос, ворчание и конверт в руках — и есть его настоящий дом.