Деда, ек! цеплял за руку сутулого, в огромном пальто, мальчишка Саня, топча ногами, пальцами щупал собственные губы.
Василий Петрович, пожилой дед, косо взглянул на внука, подтянул к шее свой красночёрный вязаный шарф, покрытый толстой бахромой. Эта бахрома вечно застревала в лице Сани, когда старик наклонялся и чтото тихо шептал мальчишке.
В этот момент несколько жестких нитей шерсти ударили нежное, от мороза обмороженное личико. Саня поморщился, потёр щеки пальцами и снова, с ноткой страдания, посмотрел в глаза деду.
Ну! рычал старик. Чтото ек слышу? Скажи «Есть!» ясно, как день. и уставился в глаза внука, в которых отражались его собственные.
Глаза у них были почти зеркальями: один маленький отражал другого. У Василия Петровича глаза видели многое, но не желали плакать, они горели строгой волевой сталью. У Сани же глазки видели лишь дом и садик, иногда дед водил его в «пивную», к «товарищам», как он называл своих друзей. Эти глаза плакали тихо, чтобы не вызвать упрёков.
Ек прошептал мальчик.
Есть! отозвался дед, голосом, будто раскатились громкие колокола.
Ек, ек
Снег продолжал падать, покрывая белой простынёй двоих, но их разговор прервалась женщина, Влада Николаевна, повар из столовой «Все по каше», сверкающая гирляндами у их ног.
Ванёк, ты? крикнула Влада, откашлявшись. А я вижу, какой у тебя шарф, батюшка! Красный, как у Деда Мороза!
Да. Этот шарф у меня давно, не цепляйся! буркнул Василий, упёршийся носом в её пышную куртку.
Ой, перестань ворчать. Что, опять мальчишку подкинули? Людка ведь уже не с сыном? кивнула Влада, указывая на Сану.
Людка в командировке, сухо пояснил дед.
Какая командировка? Ох, Ваня, она опять тебя достаёт! Папа её не объявлял? спросила Влада, оттирая снег с шапки Саны большой, вязаной рукой.
Вспомнил бабка первую ночь, отозвался дед, гневно. Давно её не видели. Ей трудно с инвалидом возиться, она родила другого ребёнка, нормального. Понимаешь, Саня? сказал он, подмигивая внуку. Саня пожал плечами.
Не понимаю. Пускай будет так.
Нам не судить, а что вы тут спорите? сказала Влада, обдавая мальчика ароматом супа, котлет и чегото сладкого. У Саны в животе заурчало.
Вот, в саду не едят, а воспитатели мол, Галка, молода, отводит, а он только ноет «ек, ек». Пусть научится говорить «есть», тогда я куплю булку. Мое слово! заявил Василий, сжимая брови.
Влада несколько секунд всматривалась в него, потом резко похлопала Сане по спине, и старичок чуть не упал.
Моё последнее слово: голодному ребёнку нельзя оставлять. И он не инвалид, он просто отстаёт. Догонит, поймает, Санька? кивнула она.
Саня уставился, чувствуя, как в животе сжимается неприятность.
Пойдём в столовую, я сегодня свободна, Юля меня заменит. Места будет всем хватить! уверенно крикнула она, размахивая рукой, как полковник, ведущий отряд.
Нет времени. Пора домой! отрезал Василий.
Он не хотел блуждать по чужим углам. Лучше добраться до дома, подняться на восьмой этаж, пока в лифте нажимать кнопки, считая. Саня будет сопротивляться, а дед ругаться, что внук растёт неучем.
Саня замолчит, потом снова заплачет «ек», бессловесный неуч
Так они ушли, а Влада, слегка грустя, смотрела им вслед. Ей хотелось заботиться: обогреть, накормить, приласкать. Не Ивану Петровичу, конечно, он ей не по вкусу! Но Саня, этот пугливый мальчишка
Зима будто не кончалась: Злата, мать Сани, прыгала из командировки в командировку, дед всё так же вёз внука в сад, ворчал, поправлял шапку, застёгивал пальто дрожащими руками. Они шли, сияя красным Ивановым шарфом, как маяки в метели, а Влада наблюдала за их перемещением.
Однажды, в особенно тяжёлые времена, она не выдержала и затянула их в свою столовую.
Я говорю, не идём! Домой, Саня! рявкнул Василий, протянув руку тете.
Но он понял, что они дошли до грани: дальше тьма и отчаяние. Саня иногда ищет маму, нюхает её шубку в прихожей, а дед пугает его.
Вот твоё глупое чувство! ворчал изнурённый дед. Мама сейчас в ресторане, бокал в руке, а ты тут мучишься
В итоге Иван согласился зайти к Владе на работу.
Всё правильно, Ваня! Что дома? А у меня шарлотка! Пойдём!
Столовая «Все по каше» была переполнена. Дешево, но сытно, как дома. Подавали суп, жаркое, гречку «покупечески», салат, компот, иногда плов. Влада гордилась, что умеет готовить, даже если не в казане, а всё равно получалось «вахвах».
Как вам, ребята! Как вам! восклицала она, получая благодарности.
Она готовила, как сама, будто угощала большую семью с пухлыми детками и мужемтружеником. Пускай он пьёт рюмку, заедая селедкой, рассуждает о политике, поёт песни. Главное чтобы он был, а детишек было трое. Пол не важен, важен тёплый комочек, сосущий грудь мамы. Даша мечтала о тройне, но судьба сыграла иначе.
Влада никому не рассказывала, почему одна. Жила, и всё тут. На землематушке такие женщины.
В столовой люди кивали, приветствовали хозяина, благодарили, что их не прогоняют. Даша тоже благодарила. Сытый человек добрый человек.
Сюда, Саня, голодный! открыла дверцу служебного помещения, где стояли два стола, кровать и шкаф. Что, замёрзли? Сейчас рассольничка! Садись, вот стул, как у медведя, маленький. А деду тоже.
Василий нехотя раздевался, дрожал. Его знобило уже несколько дней, ломало кости, хотелось лежать дома, пить чай с вареньем, есть булку и спать. А тут Саня
О том, что с Сашей чтото не так, Злата сразу сообщила отцу после выписки.
Упали? нахмурился он. Не доглядела?
Нет, он не хотел выходить. Лучше бы не рожала, теперь мучиться, с досадой скривилась Злата.
Да ладно! Всё будет хорошо! Саша! позвал молодой мужчина, наклонившись над кроваткой, где ворочался в пеленках Саня.
Месяцы шли, потом исчез.
Злата поняла, что рожала для себя, а обещание «всё будет хорошо» не сбывается. Плакала, вспомнила отца.
Злата? прошептал в трубку Иван.
Они не разговаривали полтора года, после ссоры на дне рождения Златы, когда она выгнала отца с праздника, сказав, что он помешает.
Он уехал в квартиру, оставшуюся от родственников. Жена, мать Златы, давно похоронена. Однажды, в тот вечер, собирались в театр на «Щелкунчика», билеты достались случайно, но приехала скорая, и Злата осталась дома, билеты пришлось выбросить.
С тех пор Иван ненавидит «Щелкунчика», а Златаотца, который её в Кремль не пустил.
Злата! Ты не понимаешь? Мама умерла! прошептал отец, сжатый галстуком.
Злата, как всегда, была холодна, как лёд, но всё равно обижала всех. Саша должен был «соответствовать стандартам». Он не смог. Злата никому не говорила, но вины в том, что Саша родился таким, была её.
У Златы часто командировки, а Иван забирал внука к себе. Утром водил в сад, вечером домой, мыл, причесывал, жарил яичницу вдвоём. Ели молча, стучали вилками. Иван выпивал рюмку, и в нём просыпался педагог.
После мытья посуды садился с уставшим Сашей на диван, обнимал внука и смотрел «Юность», выпуск за выпуском. Саша смотрел портреты, а дед указывал пальцем, прося повторить слова.
Саня пытался. Сначала смотрел на дедовы губы, потом пытался выговорить чтото, но путался, Иван злился, журнал летел, а Саня отправлялся спать.
Любил ли дед Сашу? Он не знал. Любил, наверное, но не понимал, как помочь.
…Надо, ребята, налетайте! Саша, возьми ложку! ввалилась Влада, неся поднос с тарелками.
Мальчик отвернулся и заплакал.
В саду Галина Егоровна, сжимающая его губы, пыталась ввести ложку супа. Было больно, Саня отказывался, Галя ругалась.
Но всё пошло иначе. Влада поставила табуретку, села, вздохнула. Иван начал есть. По телу, промёрзшему в холодном автобусном парке, пошло тепло, аромат лавра и солёных огурцов.
Мы с твоим дедом уже сколько лет знакомы? начала Влада, обращаясь к Сане. Поди, уже лет тридцать, да? Мы ругались, мирились, он меня звал «мужем», кивнула она, вливая в рот Саши ложку супа. Вкусно? Я же говорю: надо кушать вкусно, Саша. А без вкуса нет радости. Жить надо, чтобы радоваться.
Откуда радость, если мальчик один без мамы, а я с ним не умею? возразил Иван, глядя в потолок.
Радость отовсюду. Без неё хуже, строго ответила Влада. Нужно сжимать зубы и жить.
Саня, как птенец, протянул руку к ложке, потом погладил Владу по плечу.
Ой, прости, я отвлеклась, сказала она, наливая больше супа и кормя мальчика.
Суп быстро закончился, потом пришла котлета, пюре, а Влада рисовала смешные рожки на тарелке. Затем чай, к которому подала шарлотку, обещанную, и села на табуретку, как монолит добра.
Иван любил её пироги. Жена его не пекла, но принимала их с благодарностью, не ревную к подруге. Он ещё больше любил слушать, как Влада поёт, низким голосом, откудато из глубины сердца, заполняя комнату.
Он мычал, а Саня подхватывал последнюю строку песни о коне, бегущем по полю без узды. Он, как тот конь, юн, неуклюж, спотыкается, но всё равно идёт вперёд.
Позже они посидели у Влады, Иван резко встал, прогоняя сон, и сказал Сане собрать вещи.
Ваня, звони, если что, помогу, сказала Влада, помогая одеть мальчика.
Через пять дней Ивану стало плохо. Он проснулся, не мог встать, кашель скручивал его под одеялом. Нужно было будить Сашу, кормить, вести в садик, а сам он не мог. Оцепенела в комнате, и ночная тишина наступила.
Саня, сидя на краешке дедовой кровати, в шапке и в колготках, сказал:
Одевайся, прошептал Иван, улыбаясь. Саша, я тебя люблю, слышишь? Я тебя очень люблю!
Он сказал это впервые, стесняясь раньше. Теперь понял, что надо говорить.
Ты не понимаешь? спросил он, но Саня бросился к деду, обнял его и поцеловал в подбородок.
Иван стал для него всем: матерью, отцом, всем. Саня всё понял.
Позднее к ним пришла Влада, стучала в дверь, уговаривала Сашу открыть. Дверь открылась, и в прихожей стоял сам Иван, серый и слегка одряхлевший.
Что у вас здесь? рычала Влада. Звонишь, а рука отказывается? Пойдем пить рюмку? Людка тебя спасёт! прошептала она, унося сумки на кухню.
Она делала Ивану уколы, болевые, в «пятую точку». Саня в эти моменты гладил дедову голову.
Не плачь, всё пройдёт! шепнула Влада, подавая укол.
Иван застонал, потом рассмеялся, схватил внука, накрыл его под мышкой и закричал:
Лгёшь! Не ною! Что мне ныть, если ты есть! прошептал он.
Саня, будто чтото щёлкнул, нашёл слова, потом фразы. Летом, сидя с дедом на мостке у реки, он, ударив комару, отчётливо сказал:
Я люблю тебя, понял?
Понял, пожал Иван плечами и, отвернувшись, заплакал от радости. Влада приказала радоваться, и была права: радость рядом, босыми ногами, болтая.
Эта пара дед и внук стали постоянными гостями «Все по каше». Влада всегда ждала их, выглядывая в окошко, даже если её смена была не сегодня.
Давай, Влада, договоримся? сказал Иван. Меж нами только дружба и уважение.
Конечно! рассмеялась она. Тебя ещё откормить надо.
Иван обиделся, ноИ тогда, с теплом в сердце и ароматом свежей шарлотки в воздухе, дед и Влада вместе отправились к окну, где снег уже тихо засыпал улицу, и, улыбаясь друг другу, поняли, что даже в самых холодных зимах можно найти теплый уголок, где живут любовь и взаимопомощь.
