Если бы знать, как всё обернётся…
Автобус подскакивал на колдобинах. Водитель, крепко выражаясь, петлял между залитых водой выбоин, порой выруливая на встречку. Народу в салоне было мало — будний день всё-таки.
Иван смотрел в окно на грязный, осевший снег. Ещё немного — и его сметёт весенними дождями, а там и до лета рукой подать. На очередной кочке автобус дёрнулся, и шофёр смачно выругался, хлопнув ладонью по рулю.
— Вот так и до капремонта недалеко.
Впереди замаячила кладбищенская ограда, за которой темнели рядами кресты и памятники.
Каждый раз, приезжая сюда, Иван чувствовал тяжёлую гнетущую тоску — будто сама смерть напоминала: и его черёд придёт. Думать об этом не хотелось. Он приходил не по зову души, а по долгу. Так положено — навещать раз в году, в родительский день. Ему стало стыдно за эти холодные мысли, и он шумно выдохнул.
Автобус остановился у ворот. Пассажиры потянулись к выходу, разминая затекшие ноги. Народ сразу потёк к лоткам с искусственными цветами, выстроившимся вдоль забора. Иван медленно прошёл мимо, высматривая живые. От ярких, вощёных лепестков рябило в глазах. В конце ряда сидела пожилая женщина с ведром красных гвоздик.
Купив четыре цветка, Иван вошёл на территорию. Дорожки утопали в лужах. Он обходил их, но даже снег по краям хлюпал под ногами. Поздно пожалел, что не надел резиновые сапоги.
Дойдя почти до самого леса, свернул налево. Могилу жены нашёл сразу: низкий крест, потемневший от времени. «Надо памятник ставить… Или подождать? Пусть сын потом одним махом для обоих сделает». Вокруг уже не было временных крестов — сплошь гранит и мрамор. Он окинул взглядом уходящие вдаль ряды. Сколько новых холмиков появилось с осени…
Перешагнул через оградку, встал в снег, притоптал его — и тут же почувствовал, как холодная вода просочилась в ботинки.
— Здравствуй, Галя.
С выцветшей фотографии в рамке улыбалась жена. Он любил этот снимок. Она здесь — тридцатилетняя, а запомнилась ему именно такой.
Вспомнил тот день рождения. С утра сбегал за цветами, а когда вернулся, Галя уже нарядилась в новое платье. Он подарил ей золотые серьги. Она тут же вдела их и засмеялась, сверкая глазами. Он успел запечатлеть этот момент. Будто вчера было…
— С днём рождения. Сегодня тебе бы пятьдесят один… — Иван прикинул, куда воткнуть гвоздики.
Вся могила была утыкана искусственными цветами — невыгоревшими, будто их положили неделю назад.
Он наклонился, вытащил из снега пожелтевший пластиковый бутон и, перенеся его к подножию креста, положил на это место свежие гвоздики. В замёрзшую землю не воткнёшь, снег растает — цветы всё равно упадут. На фоне ярких искусственных они казались скромными. Но живыми.
— Скучаю… Часто приезжать не могу — ты знаешь. Не сердись. Здесь должен был лежать я, а не ты. Но вот так получилось…
Он говорил долго, делился новостями, глядя на портрет, пока ноги совсем не заледенели. Время от времени тишину рвали крики ворон. От этого становилось ещё тоскливее.
— Пойду, Галка. Обулся в эти старые ботинки, теперь ноги мокрые… И отругать некому. После Пасхи приду, когда потеплеет. Тогда и могилку поправлю, и фотографию новую принесу — такую же. Красивая ты тут у меня… Прости за всё. — Вздохнул, перешагнул оградку и, не оглядываясь, зашагал к выходу.
На остановке уже ждали автобуса несколько человек. Когда он наконец сел в салон, пальцев на ногах почти не чувствовал.
Дома еле разулся. Снял промокшие носки, поставил чайник и, когда закипел, выпил два стакана чая с мёдом. Натянул сухие шерстяные носки, включил телевизор и лёг на диван. Шёл какой-то фильм. От чая разморило, и глаза сами закрылись…
***
Лена пришла на их стройку после училища. Молодая, глазастая, с веснушками на носу, а улыбка — будто солнце после дождя. Иван невольно любовался ею. Жена есть, сын в школе учится, а от этой девчонки глаз не отвести. И что делать, если она всё время на виду? Ведь не пялиться же в землю.
Как-то перед Новым годом они встретились на остановке. Лена куталась в воротник пальто, в больших глазах отражались огни фонарей. Иван украдкой поглядывал на неё. Когда подошёл автобус, он пропустил её вперёд и сел рядом.
— Здравствуй, Лена. Домой? — спросил, чтобы заговорить.
— Да. А вы?
— Тоже. — Он помолчал. — Ёлку уже нарядили?
— Нет. Отец всегда живую покупал. Лежала на балконе, а 30 декабря всей семьёй украшали. И пахло хвоей на всю квартиру! Сразу праздник чувствуется…
— Сегодня как раз тридцатое. У тебя живая на балконе? — улыбнулся Иван.
Лена рассмеялась звонко. Он не мог оторвать от неё взгляда.
— Родители далеко, а у меня ёлка искусственная. Сейчас приду — соберу, украшу. Конфеты повешу — мама так делала. Потом чай попью, на огоньки посмотрю… — Она снова засмеялась.
Иван живо представил её квартиру: ёлку, саму Лену, тянущуюся к верхним веткам с шаром… А на кухне — шумящий чайник…
— Можно я с тобой? В гости? — вдруг вырвалось у него.
— Зачем? — Лена смутилась.
— Помогу ёлку нарядить. Чай попьём. — Он сам удивился своей наглости. Что она теперь подумает?— Ты так хорошо про это рассказала… У меня жена с сыном ёлку уже две недели как нарядили. Пришёл — а она стоит. Сын не удержался. А мне вот не хватает этого — праздника, предвкушения…
— Ну… поехали, — просто сказала Лена, глядя на него своими большими глазами.
Он быстро собрал ёлку, они вместе развесили игрушки, смеялись, толкались. Будто знали друг друга сто лет. Чувствовал — и ей с ним хорошо. Потом пили чай… Он ушёл, хотя не хотелось.
А в Новый год приехал снова. Уже не помнил, что наврал женеИ, стоя у её могилы, он вдруг понял, что боль уже не режет, а стала тихой, как этот закатный ветер, уносящий последние листья в небытие.
