Сорок семь лет. Практически половина столетия. Практически вся моя жизнь. Вместе мы прошли молодость, зрелый возраст, болезни, радости, потери и победы. Вырастили детей, сажали яблони, строили дачу. Смеялись, когда было тяжело, держались за руки в поликлиниках, ездили в деревню к его матери, вместе выбирали плитку для ванной, вместе переживали смерть моего брата, рождение правнука, первые выплаты по пенсии. А теперь он стоял передо мной с каменным лицом и говорил так, будто обсуждал селедку под шубой на Новый год:
— Я подаю на развод, Валентина.
Сердце ёкнуло. Время будто замерло. Смотрела на него и не могла понять — то ли он шутит, то ли давление скачет, то ли старческий склероз накрыл.
— Чего?.. — выдохнула я. — Ты это серьезно?
Он посмотрел на меня и… улыбнулся. Та самая улыбка, которой раньше отмазывался за забытый день рождения. Но теперь в ней не было ни вины, ни тепла. Только снисходительное равнодушие:
— Ну что ты, Валя. Разве тебя это удивляет? Ты же сама прекрасно знаешь, что между нами давно уже ничего нет.
Сказал это спокойно, будто комментировал прогноз погоды или цену на гречку в «Пятерочке».
— Мы оба понимаем, что всё давно кончилось. Ни искры, ни страсти — одна привычка. Не хочу доживать в этой уютной клетке. Хочу… наконец-то пожить. Почувствовать себя свободным. Быть собой. И, может, встретить кого-то… кто напомнит, каково это — не просто существовать, а гореть.
Я смотрела на него и не верила своим ушам. Будто передо мной стоял не тот человек, с которым мы прошли огонь, воду и коммунальные платежи. Чужой. Как будто все эти годы были просто черновиком, который он решил выкинуть без сожаления.
Как он мог? Как он годами носил это в себе и не проронил ни слова? Как можно вот так взять и перечеркнуть всё — наши воскресные блины, письма в армию, первый видеомагнитофон, который мы смотрели у соседей, внуков, наши скандалы и перемирия, ту поездку на Алтай в молодости…
А он стоял, спокойный, будто ожидал, что я кивну и скажу: «Ну конечно, дорогой, как же я сама не догадалась?» Будто его слова должны были освободить не только его, но и меня. Как будто это не предательство, а великодушный подарок.
Внутри что-то рвалось. Обида, боль, бессилие, страх — всё перемешалось. Хотелось закричать, швырнуть в него тапок, схватить за плечи и трясти, пока не вспомнит — как он сжимал мою руку, когда я рожала нашего Диму. Как рыдал, когда умер его отец, и только я его обнимала. Как мы хохотали, когда перевернулись на лодке в деревенском пруду. Неужели всё это теперь — пустое?
А он всё говорил. О свободе. О новых горизонтах. О том, что жизнь коротка, и он не хочет тратить её на «уютный застой».
— Пойми, я устал быть тем, кем меня видят. Не хочу быть просто «твоим мужем». Хочу наконец пожить для себя. Пока не поздно.
Я больше не слушала. Вышла во двор. Воздух был резким, будто даже березы шептались за спиной.
Всё рушилось. Наш дом больше не был крепостью. Наши фото — не памятью, а просто бумажками. Наши клятвы — пустыми словами. Он вычеркивал меня, как старую запись в трудовой. А я отдала ему молодость, здоровье, всю себя.
И теперь морщины у глаз, седина в волосах — это ведь тоже следы нашей жизни. Моей жизни с ним. А он хочет стереть всё, как будто я — просто мебель, которую пора вынести на помойку, освобождая место для «нового счастья».
Он спокойно собрал вещи. Без спешки, будто просто ехал на дачу. Я сидела в тишине и не знала, что сказать. Слезы текли сами. Без истерик. Просто катились. Как капли души.
Прошло три дня. Он уехал. Позвонил только сыну — передал, что «отец съехал». Где он, с кем — не знаю. Может, с той, что «зажгла в нем огонь». А может, сидит один в съемной однушке и смотрит в потолок, вспоминая, кого оставил.
Но я знаю одно — я не просто «бывшая жена». Я — женщина, которая прожила жизнь, отдав её любви и верности. И если он этого не ценит — пусть идет.
А я? Я встану. Пусть медленно, пусть через боль, но встану. Потому что моя жизнь — это не его каприз. Это моя история. И в ней ещё будет продолжение. Без него. Но с гордо поднятой головой.
