Человек я, закалённый разного рода трудностями и бедами, но с таким испытанием жизнь меня точно не устраивала.
Моя собачка, которую зовут Маша, заболела. Вернее, просто переела всевозможной еды.
Где это крошечное, пятнадцатисантиметровое создание прячет свои шесть желудков, не знаю. Она вымогает еду с такой настойчивостью, что это присуще только профессиональным лакомкам, и ей никогда не бывает достаточно.
Мы, разумеется, поддаёмся на её уловки и кормим по щедрости души. Как наивные дураки. Любящие дураки. Очень сентиментальные.
Как можно не жалеть? Глазки у неё такие, как в той песенке, которую мой дедушка привёз из своей поездки на Алтай и пел мне, когда укладывал спать: “А я сидел и горько плакал, что мало ел и много”.
Она смотрит так, будто это в последний раз. Как же удержаться и не угостить её куском яблока или пирожком?
Хорошо, что она ещё не начала пить. Даже не знаю, как бы мы с ней справились в такой ситуации.
Так вот, снова она перебрала еды и, вдруг, упала, будто умирает. Вот был весёлый песик, а теперь – словно умирающая лебедь. Мы начали паниковать. Искали блох, пытались измерить температуру. С градусником что-то пошло не так, она закатила глаза, попрощалась с нами и легла, будто умирает.
Такси. Пробки. Прощальные слёзы. Лучший ветеринар в нашем городе.
Пока она была здорова и досаждала нам своим ненасытным аппетитом, думалось: “Зачем мне этот животный труд, окаянная, лучше бы вернула её обратно в приют!”. А когда она начала умирать, сердце сжалось: “Моя маленькая, моя любимая, как я без тебя теперь?”.
Доехали. Ветеринар сказал: “Холод, голод и покой!”. Сутки без воды и еды, потом постепенно поить, вколол ей что-то, градусник снова в то же место.
Он немного успокоил нас и отпустил домой.
Через час после уколов Маша снова заиграла, Сен-Санса отключили, а в глазах снова загорелся тот же ненасытный огонёк. Есть! Пить! Дайте! Я сейчас умру, негодяи!
Место на полу, где стояли её миски, она вылизала до блеска. Под столом нашла случайно оставшуюся крышку и гоняла её по квартире до утра, надеясь, что туда что-то закинут из еды.
Но нет. Мы были непоколебимы.
Тогда произошёл ужас, когда мы вспомнили, что у нас есть ещё кошка, и она тоже должна поесть и попить.
Боже… Дверь, которую мы с мужем держали вдвоём, пока кошка ела, дрожала так, словно с той стороны, где была маленькая собачка, ломали стену. Но мы держались изо всех сил и удержали высоту.
До утра мы жили с тревогой, потому что Маша трижды пыталась открыть холодильник своими лапками.
Она стонала и звенела от усилия так, что мы десять раз сомневались в её здоровье.
Потом это несчастное создание уселось передо мной и смотрело на меня с укоризной до шести утра, не давая заснуть.
Утром я решила, что вся семья не будет есть, пока ветеринар не даст сигнал, потому что даже при виде чашки чая собака начинала прыгать почти до моего лица. Не моего, увы, Алексея. А у мальчика, простите, уже 192 сантиметра, и ему ещё столько жить…
В обед я сдалась и решилась пробраться к холодильнику. Беззвучно, одним движением открыла банку с зелёным горошком, зачерпнула ложку, но рука дрогнула, и две горошины упали на мой тапочек.
Господи… Я чуть не лишилась ноги… Эта маленькая ненасытная собачка тут же всосала эти горошины вместе с помпоном, который так украшал мою домашнюю обувь…
А впереди ещё неделя диет.
Как нам жить и куда бежать, не знаю. Пишу из ванной, заперевшись. Если что – не вспоминайте меня худо.
Думаю, что моего тела ей хватит максимум на три дня.
А потом? Страшно даже подумать…
