Когда последний из наших сыновей женился и перебрался в Новосибирск, квартира погрузилась в звенящую пустоту. Пространство, прежде оглушавшее гомоном споров, топотом кроссовок и хлопаньем дверей, теперь напоминало музей после закрытия. Мы с супругом Артёмом Владимировичем существовали в ритме двух чайных ложек в сахарнице, двух зубных щёток в стакане. Даже воздух казался густым от немоты.
— Может, возьмём щенка? — произнёс он однажды, разглядывая снег за окном. — Хоть тень движения появится…
Сердце ёкнуло. Я ждала этого вопроса с тех пор, как дочь увезла в Питер последнюю коробку игрушек. Артём грезил о собаке ещё в девяностые, когда мы ютились в общаге. Тогда — негде, некогда, не на что. Теперь — трёхкомнатная тишина и его глаза, словно выцветшие от тоски.
— Артюша… — я прикрыла ладонью его руку. — Ты же помнишь про мой поллиноз. Даже кота соседского обхожу за три метра…
Он резко повернулся, и я увидела в его взгляде ту самую мальчишескую настойчивость:
— Есть же гипоаллергенные породы! Тот же якутский шпиц или русская цветная болонка. Давай хотя бы почитаем?
Голос дрогнул. За тридцать лет брака я научилась различать оттенки его «хочу» — это было не капризом, а криком души. Но моя аллергия не была игрой — в детстве из-за приступа отёка Квинке чудом выкарабкалась. Даже сейчас, проходя мимо собачников в парке, достаю ингалятор.
— Дорогой, я не смогу. Каждый день на антигистаминах — это как жить в аквариуме. И если что-то пойдёт не так… — пальцы сами сжали салфетку в комок. — Прости.
Он притянул меня к себе, и в запахе его одеколона «Саша» вдруг ожили воспоминания — так он пах в день нашей свадьбы в подмосковном Звенигороде.
— Это я извиняйся. Заглохло внутри, будто мотор без бензина. Думал, пёс заполнит пустоту…
— А если найти пустоту поменьше? — я прижалась к его плечу. — Не замену детям, а… новую мелодию?
Неделю мы перебирали варианты, как студенты на мозговом штурме. Я — про благотворительные ярмарки и кружки лепки, он — про черепах, канареек, даже ежа. Но ничто не цепляло.
Перелом случился в среду, когда Артём, разгребая завалы на балконе, нашёл старый поводок:
— Слушай, а в приюте «Лапки-царапки» требуются волонтёры. Ты будешь с котиками — у тебя же на них реакции нет! А я… — он смахнул паутину с металлического карабина. — Я бы выгуливал псов. Безопасно же?
Первая суббота в приюте врезалась в память запахом антисептика, войлочных подстилок и надежды. Артём сразу приметил слепого терьера, брошенного хозяевами при переезде в Сочи. Я же, закутанная в халат и маску, кормила котят-подкидышей, чьи матери погибли под колёсами. Их мурлыканье вибрировало сквозь перчатки.
С тех пор каждые выходные мы ехали в пригород — чистили вольеры, ремонтировали кормушки, вели блог «Ищу человека». Артём, инженер-строитель на пенсии, мастерил двухъярусные лежанки. Я, бывший бухгалтер, писала трогательные истории про каждого подопечного.
— Мам, ты словно сбросила десять лет! — ахнула дочь, рассматривая наши фото с акцией «День усыновления». — Папа даже седину закрасил!
Она права. В этих поездках мы заново узнали друг друга — не как родители, а как соратники. Вместо споров о внуках — совместные планы, как пристроить трёхлапого Барсика. Вместо молчаливых ве
