**Дневник.**
Как можно разрешить бывшей свекрови видеть ребёнка? Ни капли гордости, ни грамма стыда — именно так отрезала мне родная мать.
На прошлой неделе моей дочке исполнилось два года. Скромный праздник, который я организовала сама, без лишних денег, без помощи. Отец даже не вспомнил. Ни звонка, ни сообщения. Зато его мать, Людмила Ивановна, позвонила. Поздравила, сказала, что хочет навестить внучку. И я, не видя в этом ничего страшного, согласилась. В конце концов, это же бабушка. Разве ребёнку будет хуже от лишней любви?
Людмила пришла не с пустыми руками: принесла плюшевого зайца, коробку конфет и конверт с пятью тысячами рублей. Погуляли в парке, потом зашли ко мне попить чаю. Я даже улыбалась. Но всё рухнуло, когда домой вернулась мать…
— Ты совсем совесть потеряла?! — зашипела она с порога. — Пускаешь эту… эту… целовать твоего ребёнка! Надо было дверь перед носом захлопнуть! Да ещё и подарки берёшь — хоть бы гордость оставила!
Она металась по комнате, размахивала руками, причитала. Утверждала, что игрушка — дешёвая подделка, конфеты — отрава, а деньги — унизительная подачка. Её слова, словно осы, жужжали у меня в голове всю ночь, даже когда она замолчала. Твердила, что Людмила «добрая бабушка», а она — «злая». Что я всех предаю. Что ради меня она когда-то осталась без гроша, а теперь я променяла её на чужую бабку на «Мерседесе».
Мы развелись с мужем чуть меньше года назад. Он ушёл сам. Просто собрал вещи, вышел и не вернулся. Квартиру, в которой мы жили, он оформил на мать. Ничего моего там не осталось. Юридически — я пустое место. И идти мне было некуда.
Разводом занимался адвокат свекрови — зачем, я до сих пор не понимаю, ведь делить было нечего. Муж сразу отказался от ребёнка. На бумагах — ни имущества, ни доходов. Я не требовала ничего — ни алиментов, ни мебели. Только — пожить в квартире до конца декрета. Но и в этом мне отказали.
Людмила не была в шоке. Я для неё — просто одна из многих, кого её сын бросил. Она даже помогла мне переехать — наняла грузчиков, оплатила перевозку. Я взяла только свои вещи. Всё.
Теперь мы втроём ютимся в маминой однокомнатке. Алименты — копейки. Бывший исчез, словно его и не было. Лишь Людмила иногда напоминает, что у неё есть внучка. Позвонит, спросит, привезёт что-нибудь.
Я не сопротивлялась. Не видела смысла запрещать бабушке видеть ребёнка. Встретились в парке. На ней — норковое пальто, приехала на новенькой иномарке, подарила мягкую игрушку и шоколад. Вот и всё. Но дома начался ад.
Мать устроила скандал. Кричала, что я — предательница. Что «эта» не имеет права даже приближаться к дочери. Раз отец отказался — значит, и бабка должна исчезнуть. Дошло до того, что она выгнала нас — посреди ночи, с ребёнком на руках, без понятия, куда идти.
Я стояла в подъезде и думала: в чём же моя вина? В том, что разрешила бабушке обнять внучку? В том, что ребёнок поиграл с зайцем? Или в том, что я устала быть одна?
Иногда кажется, будто я зажата между двух стен. С одной стороны — мужчина, сбежавший от ответственности, с другой — мать, которая лишь притворяется, что защищает. А я просто хочу тишины. И чтобы дочь знала: её любят. Даже те, кто когда-то сделал больно мне.
Но, видимо, в этом доме любовь — преступление.