В тот день, когда Ваня женился, я едва знала свою будущую сночку. Прошло всего две недели после их знакомства, и, признаться, первое впечатление оставило тревогу. Кричащий макияж, откровенное платье, накачанные губы — всё это выдавало не женственность, а лень. Нежелание трудиться. Привычку брать, но не отдавать.
Её родителей я увидела прямо у ЗАГСа. Говорили слащаво, приехали на дорогом «Мерседесе», но, как выяснилось позже, машина была взята напрокат — такси для них казалось недостаточно солидным. Мы с мужем переглянулись: стало ясно, что щедрости ждать не придётся. Свадьбу, кстати, оплатили мы. Полностью.
Мы перебрались в город незадолго до рождения Вани. Он рос чувствительным, мягким мальчиком. Сочинял стихи, переживал из-за ерунды. В деревне, быть может, из него бы вышел крепкий мужик — но городская жизнь сделала его ранимым. До двадцати шести у него было всего три девушки, да и то я узнавала о них по обрывкам телефонных разговоров. Откровенным он никогда не был.
Вёл себя как все: иногда приходил подшофе, от него пахло табаком, но потом вроде завязал. После свадьбы они остались жить с нами. У нас трёшка, мы с мужем перебрались в маленькую комнату, а молодым отдали большую. Не жалко — лишь бы жили дружно. Но дружбы не случилось. Бесконечные ссоры. Точнее, один голос — визгливый, капризный, требовательный. Это была она — Ленка.
Что дали её родители — понятия не имею. Мы вручили конверт с приличной суммой. Родня, как позже выяснилось, тоже давала деньги. Но благодарности я не дождалась.
Ленка почти не выходила из комнаты. Питалась только доставкой. Работала мастером маникюра в салоне, а дома и пальцем не шевельнула. Домашние дела были «не её». Мой сын ел, что сам купит, либо доедал наше — молча, потупив взгляд. Ему было стыдно. Это была не любовь — это было ярмо.
Потом они съехали. Сняли квартиру рядом с её салоном. И вот она, «широкая душа», впервые за долгие месяцы села с нами за стол, выпила чаю, откусила пирога. Я даже удивилась — разве не на диете? Когда она садилась в такси, я уловила в её взгляде презрение. Или мне почудилось. Но это чувство — как нож в бок. Оно осталось.
А вчера я заехала к ним. Ленка, разумеется, была на работе. Встретил меня Ваня. Усталый, безжизненный. Чай налил — мол, только с работы, еды нет. Хорошо, что я притащила полную сумку продуктов — хоть холодильник наполнился.
Оказалось, теперь он ездит на работу на маршрутке. Машину оставили Ленке — «ей же к клиентам, как она на автобусе?» До салона, между прочим, пять минут пешком. Но ей тяжело, ей неудобно. А он — в любую погоду, пешком. Потому что так ей нужно.
А потом проболтался — у него кредиты. Несколько. Один — на поездку в Турцию. Но не для них двоих. Для неё. Она «устала» и улетела отдыхать с подругой. Я не стала спрашивать, кто эта «подруга». Видела, как он съёживается от таких вопросов. Видела, как молча мучается.
Я вернулась домой и разревелась. Рассказала мужу. Он только рукой махнул: «Я сразу знал, чем это кончится». А мне не всё равно. Я — мать. Я не для этого растила сына, чтобы он стал тенью чужой бабы.
Теперь я даже не решаюсь сказать что-то напрямую. Боюсь, Ленка устроит скандал. А я — что потеряю его навсегда. Мне больно. Я чувствую себя бессильной. Где я упустила момент? Почему не научила его быть мужчиной? Почему мой сын — подкаблучник?
И самое страшное — я ничего не могу изменить. Только смотреть, как мой парень превращается в тень, и ждать. Ждать, когда он сам поймёт, что живёт не своей жизнью. Только бы не слишком поздно…