— Светка, ну пожалуйста… Он же там расшибится! — мамин голос дрожал от слёз.
— Мам, ну с чего ты взяла?
— Да ты же сама знаешь! Он же ещё совсем сопляк! — почти завизжала Татьяна Ивановна.
— Ему двадцать пять, мам. Через месяц. Совсем не сопляк… — Светлана стиснула зубы и, чтобы не кричать в трубку, тихо выдохнула. — Ладно. Позвоню ему…
Она отключила звонок и закусила губу.
«Димочка, Димочка… Только о нём и разговоры. А я? Я так, фоновая музыка в чьей-то мелодраме. Света самостоятельная, Света взрослая, Света не ноет — значит, и не страдает. Мать же не спрашивает — как у меня дела, что у меня нового…»
— У неё это началось после смерти папы, — рассказывала Света подруге Кате, помешивая сахар в чашке с чаем.
— Горе, стресс, депрессия, — кивнула Катя. — Но ведь уже два года прошло…
— Вот именно! А она будто вцепилась в Димку, как в спасательный круг. Теперь вся её жизнь — это он. Как будто сбросила настройки.
— А ты?
— А я? — Света усмехнулась. — Я рядом, но меня как будто не замечают. У неё с братом какая-то особенная связь. И ладно, если бы не эта жуткая гиперопека. Он всего на два года младше, а она с ним, как с грудничком: и накормит, и укутает, и мысли его читает…
— Наверное, на отца похож?
— Да все они на него похожи — и Дима, и папины школьные фото. Только я, видимо, с другой генетикой попала.
Свете было двадцать семь. Работала юристом в небольшой конторе, снимала однушку в хрущёвке возле метро Академическая. С личной жизнью было… ровно. После пары неудачных романов решила временно завязать с поисками принца и сосредоточилась на себе.
Дима был другим. С детства — ленивый, несобранный, не любивший напрягаться. Школу еле-еле закончил, поступил туда, где «не надо математику». Папа тогда был ещё жив, поговорил по-мужски, и парень хоть и скрипя сердце, но выбрал что-то.
Потом — смерть отца. Внезапная, тяжёлая. Мама словно треснула пополам. Болезни, врачи, слёзы, таблетки, молитвы. Работа едва не посыпалась. И на этом фоне Дима — единственная радость.
Мальчик-утешение. Хотя мальчику давно за двадцать.
Он нашёл работу. Деньги в семью тащил не особо, но к ужину приходил исправно, а потом — на диван, к компьютеру. Там и была его жизнь. Но что-то изменилось, когда у него появилась Юля.
На Новый год Света приехала к маме. Дима, уткнувшись в телефон, переписывался. Ухмылялся, бормотал что-то под нос. Света поняла — влюбился. И даже обрадовалась.
А вот мама напряглась.
— Ты бы видела его! — причитала Татьяна Ивановна, когда они остались вдвоём на кухне. — Раньше с постели не поднимешь, а теперь пашет, как трактор. В выходные подрабатывает, вечерами задерживается. Всё — для Юли! Всё — для «будущего». Кольцо хочет купить, цветы, кафе… Даже копить начал! Не хочу, говорит, с пустыми руками приходить…
— Мам, и что плохого в том, что он хочет стать взрослым? — Света смотрела на мать с недоумением. — Ты же этого всегда хотела.
— Но не так же! Они вечно куда-то ездят! То горы, то сплавы… Экстрим какой-то! А вдруг что случится? Я же одна останусь…
— Мам, нельзя же человека в банке держать, — Света покачала головой. — Он живёт. Это нормально.
Прошло ещё немного времени. Света сидела в столовой за обедом, ковыряя вилкой в борще, когда зазвонил телефон — «Мама». Она вздохнула и ответила.
— Он не ночевал дома, Свет! Понимаешь?! Уехал к ней, конечно, предупредил, но я надеялась, что не останется…
— Мам, ему почти двадцать пять. Он взрослый. Если у него отношения, это нормально…
— Для меня он ребёнок! Я не спала всю ночь. Поговори с ним, умоляю. Он меня не слышит. А тебя — послушает.
Света выдохнула. Обещала, конечно. Но подумала — а надо ли? Может, с ним нужно говорить не как старшая сестра, а как взрослый со взрослым. Или, наоборот, не говорить вообще — пусть сам разбирается.
Потом пошли новые темы. Лошади. Верховая езда. Катастрофы, придуманные материнским воображением.
— Он шею себе свернёт! — рыдала мама. — Или спину! Пусть эта Юля сама скачет. Зачем он?!
А потом — поход. Осенний. С палатками и скалолазанием.
— Он отморозит себе всё! — кричала Татьяна Ивановна. — У него же иммунитет слабый! А вдруг медведь? А клещ? Свет, поговори с ним! Он тебя хоть слушает!
— Понимаешь, — пожаловалась Света подруге Кате, — я уже не сестра, а диспетчер между двумя фронтами. Мама говорит — передай ему. Он говорит — передай маме. А я — посредник!
— Может, он и правда скоро съедет? — задумчиво сказала Катя.
— Я ему так и сказала: женись и вали. Куда подальше. Хоть немного от неё отдохнёшь.
А потом всё стихло.
Мама перестала звонить. Не просила поговорить, не ныла. Света даже забеспокоилась. Позвонила сама.
— Как дела, мам?
— Всё хорошо, дочка. Только Дима с Юлей расстались. Она… остыла. С другим теперь. А он переживает.
— Ясно…
— Он снова дома. Сидит. Грустит. Компьютер… Но хоть не пьёт. И рядом. Я, конечно, эгоистка, но так спокойнее. Он снова с нами, Свет… Такой же, как его отец… Я ведь до сих пор его люблю. И каждый вечер плачу.
Через три месяца Дима сам позвнил.
— Мы к тебе с Машей зайдём? Познакомлю тебя с ней.
Света рассмеялась.
— Приходите.
Но про себя подумала: «И всё по новой. Мама опять начнёт сходить с ума. Рыдать. Звонить. Переживать. А мне ещё и своего парня как-то представить придётся…»
В конце месяца она с Антоном планировала поездку. В горы. И ей уже страшно было подумать — а что будет, если мама узнает?
«И начнёт переживать за меня. А вдруг я тоже упаду сА потом Света закрыла глаза и представила, как однажды они все просто перестанут бояться жить.
