Шрамы и дружба: история непобеждённой души
Мы с Катей сидим на её балконе на пятнадцатом этаже новостройки на окраине Екатеринбурга. Катя с отцом и бабушкой переехали сюда три года назад. Её отец — юрист в строительной компании, которая возводила этот дом. Квартиру выбрали с широким балконом специально для Кати, чтобы она могла заниматься своим любимым делом. Отец мог себе это позволить. Балкон утеплён: тёплые полы, батареи, стены отделаны узорной плиткой, приятной на ощупь. Катя обожает комнатные растения и аквариумных рыбок. В квартире пять аквариумов — по одному в каждой комнате и здесь, на балконе.
Этот аквариум угловой, с мягкой подсветкой и сложной системой фильтрации, в которой я ничего не понимаю, а Катя готова рассказывать часами. Внутри — керамический замок с башенками и арками. Рыбки выплывают из его окон, словно стражи подводного царства. Четыре ярко-рыжие рыбки, названия которых я всё забываю, и один сомик, которого Катя называет «золотой птеригоплихт». Он — санитар, чистильщик.
Катя знает о своих рыбках всё. Она активна на форумах аквариумистов, пишет статьи для тематических сайтов, её там уважают. С такой же страстью она ухаживает за растениями. После переезда её комната превратилась в настоящие джунгли. На балконе вьётся плющ, висят кашпо с фиалками, стоят горшки с миниатюрными ёлочками и бонсай.
Мы сидим в этом зелёном уголке, глядя через огромное окно на реку Исеть, крыши домов и парк вдалеке. Справа внизу шумит трасса, ведущая в Ревду и Первоуральск. Катя рассказывает про поездку с отцом за грибами. Они заехали в такую глушь, куда пробрался только их внедорожник. Набрали полные корзины, потом три дня с бабушкой солили и мариновали.
— Жаль, папа теперь почти не бывает дома. Работает даже в выходные. Погода прекрасная, а скоро зарядят дожди, и никуда не съездим. Даш, может, попробуем ещё раз сфоткаться? — Катя смотрит на меня умоляюще.
Я вздыхаю. Мы идём в её комнату — такую же зелёную и уютную, как балкон. Катя садится перед самодельным белым фоном. Я делаю несколько кадров, потом пытаемся их обработать на ноутбуке. Ей нужны фото на документы, но задача кажется невыполнимой.
Снимки не получаются. То ли я плохой фотограф, то ли дело в другом.
— Кать, хватит переживать. Внизу фотостудия, сейчас схожу, договорюсь.
Катя неохотно соглашается. Она забирается в кресло на балконе, укутывается в плед и отворачивается к окну.
Я беру ключи и бегу вниз. Фотограф — молодой парень, скучает за стойкой. Объясняю, что нужно фото на документы, но сниматься будем дома, на пятнадцатом этаже.
— Это будет стоить…
— Нам всё равно, сколько. Фото нужны срочно.
Мы поднимаемся. Парень замирает перед аквариумом, разглядывая рыбок. Я нервничаю.
— Понимаете… Постарайтесь не акцентировать… У девушки лицо сильно пострадало, поэтому она не пришла в студию. Пожалуйста.
— Да без проблем. Клиент платит, остальное не моё дело.
Я зову Катю. Она выходит, закутанная в плед, словно в кокон, молча садится перед фоном. Фотограф настраивает камеру, украдкой поглядывая на неё.
— Готово. Снимайте плед.
Катя медленно убирает ткань, выпрямляется. Лицо фотографа бледнеет, в глазах мелькает ужас.
— Чёрт… — вырывается у него.
— Снимайте, — глухо говорит Катя.
Он быстро делает кадры, и я провожаю его к двери.
— Сестра?
— Нет, лучшая подруга. Она невероятная, сильная…
— Верю. Но в следующий раз предупреждай заранее.
— Я предупреждала…
— Да, но когда увидел… Сколько она такая?
— Двадцать два года.
— Жесть… Бедняга.
Я протягиваю деньги. Он отмахивается:
— Через час приходи, снимки будут.
Возвращаюсь к Кате. Она снова на балконе, в пледе, плечи дрожат — плачет. Я обнимаю её, глажу по голове, покачиваю, как маленькую.
— Ничего, Кать. Всё проходит, и это пройдёт. Смотри, листья в парке уже жёлтые. Хочешь, схожу за твоими любимыми кленовыми? Или за мороженым? Устроим праздник?
— Мороженое в холодильнике, Даш. Ешь… Мне не хочется.
Десять лет назад я шла по знакомому коридору больницы в Екатеринбурге. Встречные медсёстры, врачи, санитарки улыбались мне, я здоровалась со всеми.
На посту дежурила пожилая медсестра:
— Даш, сколько дома была? Месяца три? Опять лечиться?
— Ага, Татьяна Ивановна. Надеюсь, в последний раз.
— Посмотрим, куда тебя пристроить… Первое отделение на ремонте, у нас теснота. Даже в детской палате кроватки уплотнили.
Я заглянула через стекло в детскую. Десять кроваток вместо шести, все заняты.
— Есть место в двенадцатой. Пойдёшь?
— Полубокс? Конечно!
Татьяна Ивановна вздохнула, улыбнулась криво.
— Пошли. Там девочка, Катя Соколова. Ваши ровесницы. Только… к ней привыкнуть надо. Она тоже обгорела. Сильно.
— Подумаешь, обгорела. Видали и не такое.
Двенадцатая палата — почти люкс. Душ, туалет, маленький холодильник, две удобные кровати. Можно даже телевизор поставить.
Я вошла. Моя кровать у двери была свободна. У окна сидела фигура, укутанная в одеяло с головой. Медсестра включила свет, помогла разобрать вещи. Девочка молчала, глядя из-под одеяла. Видны были только глаза.
— Катюша, это Даша. Она добрая, вылезай.
Медсестра потянула одеяло. Я замерла. У Кати не было лица. Ни волос, ни ушей, вместо носа — дырочки, губ почти не видно. Шею поддерживал поролоновый воротник. Щёк не было — сплошные рубцы, как у меня на спине и ногах. Но мои шрамы скрывала одежда. А её…
Её глаза — огромные, тёмно-карие — казались чужими на изуродованном лице.
Я собралась, подошла и сказала:
— Привет, рада познакомиться. Будем дружить?
Голос Кати был глухим, речь невняМы сидим в тишине, слушая, как за окном шумит дождь, и понимаем, что никакие шрамы не могут разрушить то, что скрепило наши сердца.
