Благородный предатель — история одной иллюзии
Мы встретились в том возрасте, когда любое чувство кажется судьбой. Ваня был нескладным, долговязым парнем с гитарой за плечами и потрёпанной тетрадкой в руках, испещрённой неровными строчками его стихов. Он поджидал меня у подъезда после школы, делая вид, что оказался здесь случайно, и улыбался по-детски искренне.
— Таня, послушай новую песню, — шептал он, перебирая струны.
Я слушала. Хоть голос у него фальшивил, а стихи были слащавыми до боли. Но в его глазах горело такое нежное чувство, что я не могла отвернуться.
После школы нас раскидало: я поступила в пед в Нижнем Новгороде, он — в политех в Казани. Но Ваня продолжал писать. Иногда звонил на вахту в общагу, иногда присылал мятые открытки с надписями вроде: «Без тебя всё серое, моя рыжая». Он приезжал ко мне на перекладных, тратил последние рубли, чтобы побыть вместе хотя бы один вечер.
Помню, как однажды я слегла с температурой, и он появился под окнами с термосом и таблетками в три ночи. Шептал сквозь стекло: «Я же говорил, без меня ты не справишься». А я стояла, кутаясь в одеяло, и плакала от счастья.
После вуза Ваня сделал мне предложение — просто, без колец и цветов, на той самой скамейке в парке, где мы впервые поцеловались:
— Выходи за меня, Таня, — сказал он, и глаза у него были такие же, как в семнадцать.
— Только если пообещаешь никогда не стать занудным офисным работником, — рассмеялась я.
— Клянусь душой и телом!
Мы собирались уехать в Москву, но мать Вани тяжело заболела. Остались в родном Подмосковье. Он устроился в магазин бытовой техники, я — в сельскую школу. Всё было временно. Как мы думали. Но временное стало вечным.
Мы снимали разваленную однушку, пили дешёвый кофе, устраивали «танцы» на потрёпанном ковре под музыку с магнитофона. Когда Ваню впервые премировали, он свёл меня в ресторан, где счёт за ужин превышал его недельную зарплату. «Зато красиво», — сказал он, целуя мои пальцы.
Потом умерла свекровь. Нам досталась просторная квартира, и мы решили завести ребёнка. Ваня мечтал о рыжей дочке, такой, как я. Но родился сын. Он прожил всего 32 дня.
И после этого всё пошло под откос.
Мы не умели горевать вместе. Привыкли жить легко, с шутками, с бегством от проблем. А боль загнала нас по разным углам. Он ушёл в работу, я — в апатию. Когда смогла подняться, ушла из школы — не могла видеть чужих детей.
Через пару лет Ваню повысили, но ему стало мало. Уволился, решил открывать своё дело. Сказал: «Знаю рынок, есть связи, нашёл свободную нишу». Он не ошибся. Через год у нас была машина, гардероб по сезону, отпуск за границей. Я не верила, что это моя жизнь.
Но вместе с деньгами ушла близость. Мы почти не разговаривали. Я пыталась — готовила его любимые блюда, звала в театр, планировала семейные ужины. Он лишь отмахивался: «Потом». А потом не наступало.
Мама всё чаще говорила: «Таня, без ребёнка семья пустая. Рискуй, не жди, потом будет поздно». Я хотела. Я была готова. Но Ваня отводил глаза. На мои попытки завести разговор, он отвечал коротко: «Нет».
— Прошло шесть лет, — сказала я однажды, — может, пора?
Он резко отложил вилку:
— Хватит.
Я растерялась:
— Почему? Мы же семья…
— Нет, Таня. Не надо.
Он ушёл из-за стола. А я осталась в этой сверкающей кухне, с дорогой посудой и чувством пустоты.
Тогда появился Сергей. Его Ваня привёл сам — как партнёра. Статный, воспитанный, с хорошими манерами. Приглашал на выставки, знал имена художников, умел слушать. Один раз, не глядя, подал мне альбом по Кандинскому.
— Ваня сказал, вы любите Кандинского.
— Он перепутал, — фыркнула я. — Я люблю Шагала.
Сергей улыбнулся:
— Тогда обсудим Шагала. За кофе?
Я не отреагировала. Но Сергей не сдавался. Билеты в театр, букеты, разговоры. Я решила поговорить с Ваней:
— Слушай, Сергей приглашает меня на выставку. Он ведёт себя как…
— Сходи, — перебил он. — Тебе же скучно.
— Ты слышишь, что говоришь?
— Он хороший человек, Таня. И ты ему нравишься.
Я остолбенела. Он смотрел на меня без капли боли. Спокойно. Будто ждал этого момента.
— У тебя кто-то есть, да?
— Да. Но я не хочу, чтобы ты страдала. Просто хотел, чтобы ты не осталась одна.
Я засмеялась. Горько. Почти истерично:
— То есть ты подталкивал меня к нему, чтобы самому не чувствовать себя подлецом?
Он промолчал. Телефон завибрировал. Он взглянул на экран — и в глазах мелькнула та самая искра. Та, что когда-то светилась только для меня.
— Иди, — прошептала я. — Она ждёт.
Мы стояли в нашей идеальной кухне. А между нами было всё, что уже нельзя было вернуть.
— Прости, — выдохнул он.
Но прощения не было. Он не просто ушёл к другой. Он сделал всё, чтобы выглядеть благородно. Чтобы не быть виноватым. Чтобы в этой игре проигравшей осталась я — с подаренным мне «новым мужем» и отравленным чувством долга.
Я собрала вещи наутро. Без слёз. Без криков. Такси свернуло за угол, и вдруг я вспомнила, как этот тощий парень с гитарой когда-то шептал:
— Таня, я научусь писать для тебя настоящие стихи.
Он не научился. Зато научился врать так, что сам себе верил.
