В глубинке под Тверью произошла драма, которая заставила многих задуматься.
— Ваня, вставай, уже светло, на работу опаздываешь! — трясла мужа Надежда, сжимая в одной руке подгоревшую сковороду, а в другой — слабую надежду, что он просто шутит.
— Не пойду. Оставь, Надь. Всё, хватит. Больше я на этот завод не вернусь, — буркнул Иван, не открывая глаз, и повернулся лицом к стене.
Жена сначала рассмеялась — мало ли, после праздников тяжело втягиваться.
— Да брось, ерунда какая! Свадьбу Танюшки отгуляли, теперь — за дело. Надо работать!
— Я серьёзно. Уволился. Заявление подал ещё до выходных. Вчера был последний день.
— Ты что, Вань?! Спятил?! Где ты в свои годы новую работу найдёшь? До пенсии год остался! Потерпи немного! — Надежда побледнела, едва не выпустив сковороду из рук.
— Не могу. Нет сил. Мы пятерых подняли. Трое сыновей, две дочки. Всех выучили, всех устроили. Теперь я хочу отдохнуть.
— Да ты рехнулся, раз решил детям на шею сесть, — с горечью прошептала жена. — Кто тебя кормить будет? Моя пенсия — гроши. А ты что, думаешь, они тебя содержать станут?
— А почему нет? Они же не чужие. Пятеро! Неужели один отец голодным останется?
— Да ты старый дурак! — вскипела Надежда. — У них своих забот по горло! Квартиры в кредите, внуки школу свою заканчивают. А ты… бездельник! — схватила его за рукав и дёрнула.
Он резко оттолкнул её — она больно стукнулась о комод.
— Не лезь. Я всё решил.
Слёзы навернулись на глаза Надежды. Она знала: если Иван сказал — переубедить не выйдет. Вскочила, накинула платок и побежала к соседке, бабке Матрёне, к которой за советами ходила вся деревня.
— Ой, Матрёна, беда! Ваня рехнулся! Бросил работу, говорит, сил нет. Что делать? Как образумить?
— Да чего ты шумишь. Он и правду устал. Пятерых поднял — не плюшками торговать. Видно, здоровье сдаёт. Дай отдохнуть. Побереги его.
— Вот ещё! Я ему отдых устрою! Дети приедут — пусть ему объяснят! — зло прошипела Надежда.
Через неделю вся семья собралась. Надежда накрыла стол так, чтобы никто не ушёл голодным. Смеялись, вспоминали былое, внуки носились по дому. Но когда убрали посуду, повисло тяжёлое молчание.
— Пап, — первым нарушил тишину старший, Дмитрий, — правда, что ты работу бросил?
— Правда, сынок. Хватит. Мои силы на исходе.
— Да ты что, отец? — вступил средний, Андрей. — Год всего остался. Потерпи.
— Я всё решил. Стаж сорок лет. На пенсию хватит. А вас пятеро — не дадите отцу пропасть.
Жена за его спиной злорадствовала, а дети заерзали. Дмитрий прокашлялся:
— У нас ипотека… Тяжело сейчас.
— А у нас Гришка в колледж поступает, репетиторов нанимаем, — добавила жена Андрея. Сам он молчал.
— Я ремонт затеял… Денег в обрез, — пробормотал младший, Василий.
Дочери заговорили хором: у одной муж на вахте, у другой кредит на новую мебель. Надежда поднялась, как командир перед атакой:
— Вот видишь, Иван? У всех заботы. А ты — лишний груз. Не стыдно? Завтра с утра — ищи работу. Без трудовой книжки домой не возвращайся. Понял?
Иван встал. Молча. Окинул взглядом детей. Жену.
— Я вас пятерых вырастил… А вы одного отца прокормить не хотите… — глухо произнёс и ушёл в спальню.
Наутро он пошёл устраиваться. Взяли. Зарплата вполовину меньше, но хоть что-то. Надежда торжествовала — «вразумила». А через два дня он не вернулся.
Поздно ночью в дверь постучали. Пришёл врач из больницы: Иван скончался. Инфаркт. На работе стало плохо, не довезли.
Теперь Надежда живёт одна. Пенсии не хватает. Дети навещают редко — в основном дочери. Сыновья звонят изредка.
А в её памяти звучат последние слова мужа:
*«Я вас пятерых вырастил… а вы одного отца прокормить не хотите…»*
Так и живёт, понимая слишком поздно, что иногда важно не только давать, но и уметь принимать.
