Прожили они с Иваном Петровичем долгую жизнь, неровную, как проселочная дорога — то бугор, то ухаб, то солнце, то ливень. Мария Фёдоровна всегда верила: пока муж рядом, никакая беда не страшна. Вместе прошли больше сорока лет. Нужду, пожар, смерть двоих старших сыновей… Сколько вынесли — и всё молча, крепко держась за руки. Остался у них лишь младший — Алёшка. Радость души, последняя надежда. Вырос он, институт окончил, уехал в большой город — в Екатеринбург. Писал часто, навещал редко, но Мария понимала — дела, хлопоты, не зря же сын стал «важным господином».
Когда Иван Петрович умер — сердце не выдержало февральской вьюги — Мария осиротела окончательно. Дом в деревне стал пуст и тих, снег ложился на крышу, как саван. Алексей настоял — забрал мать в город, в квартиру, купил её после женитьбы на новой супруге — яркой, дерзкой женщине по имени Карина.
Квартира была роскошной: просторные комнаты, паркет блестит, техника вся заграничная, даже чайник умел разговаривать. Но для Марии всё казалось чужим. Даже воздух. Из всех комнат ей выделили одну, в самом конце коридора. Не клетка, но и не дом. Сидела там тихо, как мышка, боясь лишний раз пошевельнуться.
— Ты только не мешай, — шептал Алексей, — Карине тяжело, она не привыкла к посторонним в доме.
Мария молчала. Вообще молчала почти всегда. Иногда сын заходил поболтать, но редко. А Карина… будто не замечала её. Порой проходила мимо с таким лицом, словно наткнулась на что-то неприятное.
Однажды Алексей позвал мать к ужину. Мария нарядилась, причесалась, села за стол. И тут Карина, наливая вино, громко, с наигранной веселостью произнесла:
— Ну вот, и музейный экспонат к нам присоединился! Вы хоть знаете, как тостером пользоваться? Или у вас в деревне до сих пор печку топят?
Смех её звенел, как битое стекло. Алексей промолчал. Мария опустила глаза.
Потом был разговор, который она не должна была слышать. Но услышала.
— Алёш, ну сколько это продлится?! Мне неудобно! Друзья ко мне не ходят — боятся этой тени, что шаркает по коридору!
— Ну, она же не мешает… сидит себе…
— А мне сам факт её присутствия мешает! Сколько ей лет? Пусть бы спокойно ушла, не мешала нам жить!
— Ты что такое говоришь?! Это же моя мать!
— Да что она тебе дала, эта «мать»? Бродячую кошку тоже можно кормить, но жить с ней никто не станет!
Мария закрыла уши. Долго сидела так, в темноте. Душа её стонала. Она думала, что воспитала человека… что всё отдала. А оказалось — мешает.
До утра не спала. Перебирала мысли, вещи, воспоминания. Деньги от продажи деревенского дома, что лежали в банке, собиралась сыну отдать — думала, ипотеку поможет погасить. Но он же сказал: «Мам, ну что ты, мы всё за наличные взяли».
В ту ночь она решила. Уйдёт. Тихо, без слов. Как и жила.
Собрала узелок: платок, молитвослов, тёплую кофту да немного денег. Вышла бесшумно, чтобы ни одна половица не скрипнула. Долго бродила по улицам, пока не нашла вокзал. Купила билет на электричку. А там — до монастыря под Сергиевым Посадом.
Он был ей давно известен. Читала когда-то в церковной листовке, да всё боялась, что сыну будет нужна, что внуков нянчить придётся. Но внуков не было. Да и нужна она никому не была.
В монастыре её встретили как родную. Не спрашивали лишнего. Просто обняли и сказали: «Поживи у нас. Господь управит».
Сперва дали скромную келью. Поставили икону, кровать, одеяло. Потом к ней приставили молодую послушницу — Анфису. Девушка помогала ходить, читала молитвы, приносила травяной чай. Мария отдала монастырю всё, что имела — и деньги, и крестик, и платок, что бабушка ей когда-то вышила. Всё — ради покоя, ради тишины.
И тут она впервые за многие годы почувствовала себя не обузой, не призраком, а просто женщиной. Тёплый свет лампад, запах ладана, умиротворение… Всё это врачевало её душу. Сидела у окна, вязала варежки, читала псалмы. В церкви ставила свечку за упокой Ивана. За здравие Алексея. Даже за Карину.
— Прости их, Господи, — шептала. — Не ведают, что творят.
Через год, когда последние листья опадали с монастырских берёз, Мария приняла постриг. Имя ей дали — монахиня Матрона.
Она тихо отошла в январе. Ранним утром, после молитвы. С лёгкой улыбкой. Так и нашли её в келье — руки сложены, глаза закрыты, свеча догорела до конца.
На похороны Алексей не приехал. Прислал деньги. А в монастыре сказали: «Матушка Матрона была нам родной. Мы сами её проводим».
Теперь над её могилой стоит простой деревянный крест. И греется на солнце рыжий кот, которого Мария подкармливала. И кажется, будто ветер в ветвях шепчет:
«Пропади и не мешай…» — нет, ты не пропала, матушка. Ты — обрела покой.
