Чернильные следы на старых письмах
Письмо пришло в обычном конверте без марки, адрес был написан незнакомым почерком — неровным, с резкими наклонами, будто человек давно не брал ручку в руки. Но в этих строчках сквозило что-то неуловимо знакомое, будто буквы знали её лично. На штемпеле — дата: две недели назад. Анна сразу поняла — от кого. Сердце сжалось и забилось неровно, будто пыталось нагнать упущенные годы.
Она не видела Дмитрия четырнадцать лет. С тех самых пор, как он в тот дождливый октябрь просто вышел из квартиры, не забрав ничего — ни тёплую куртку, ни любимую кружку, ни даже их общую фотографию на фоне Крымских гор. Он оставил только тишину — тяжёлую, густую, как копоть. Она осела в каждом углу, пропитала стены, въелась в мебель. Безмолвие стало его последним словом, и эта тишина болела дольше всего.
Письмо пролежало на столе почти полдня. Анна ходила по квартире, делая вид, что занята: протирала пыль, разбирала бумаги, переставляла книги. Но в конце концов взяла ножницы и вскрыла конверт. Бумага внутри была плотной, с неровными краями, чернила расплылись в нескольких местах — будто он торопился или писал при плохом свете. Она провела пальцами по тексту, словно пыталась уловить не смысл, а тепло его руки.
«Аня. Не знаю, жива ли ты. Это письмо — не попытка оправдаться. Я знаю, что поздно. Но хотел сказать — я помнил. Не каждый день, но чаще, чем признавал даже самому себе. Глупо, правда?»
Аня прочла слова шёпотом. Комната замерла. Даже старые часы на стене будто перестали тикать. Воздух стал тяжёлым, как перед грозой.
Она опустилась на стул. В квартире пахло вчерашней гречкой и немного затхлостью. Всплыли картинки из прошлого: как он учил её кататься на коньках, как они собирали грибы в лесу под Серпуховом, как однажды он подарил ей старый патефон: «Пусть музыка звучит, даже если слов не хватает». Тогда она отмахнулась — не до сантиментов было. А теперь остались только эти письма.
Письмо было коротким. Внизу — адрес. Маленький городок под Тулой. Он был там. Или хотел, чтобы она так думала. Этот адрес был не приглашением, а признанием: «я всё ещё помню».
На следующее утро она села на электричку.
Не потому что тосковала. Не потому что простила. А потому что не могла оставить это письмо лежать, как незашитую рану. Потому что легче доехать до места, чем всю жизнь гадать, что было бы. Потому что иногда проще встретить прошлое, чем вечно убегать от него.
Поезд стучал на стыках рельёв, за окном мелькали поля, перелески, покосившиеся избы. В каждом повороте ей чудился его силуэт. Она не слушала музыку, не читала — просто смотрела в окно, будто ждала, что за поворотом дороги найдёт ответ.
Дом оказался невысоким, из серого бруса. Калитка скрипела, будто в старом кино. Номер дома почти стёрся. Она стояла у входа, не решаясь ступить. Потом глубоко вдохнула — и толкнула калитку.
Дверь открыл он. Сгорбленный, с тростью. Волосы почти белые, но взгляд — тёплый. В этом взгляде было всё: и боль, и раскаяние, и годы молчания.
— Аня?
Она кивнула.
— Заходи.
Они не бросились в объятия. Не плакали. Не сыпали упрёками. Просто сели за кухонный стол. Чайник на плите начал постукивать крышкой. В воздухе витал запах мяты и старых газет.
Они молчали долго. Но это молчание не давило. Оно было как мост между прошлым и настоящим.
— Думал, я не приеду? — наконец спросила она.
Он помедлил с ответом.
— Думал, ты забудешь. Или научишься жить без меня. Ты ведь всегда была крепче.
— Я не стала крепче, — сказала она. — Просто научилась молчать.
Потом она заметила на столе клочок бумаги с тем же чернильным пятном, что и в письме.
— Ты больше никому не писал? — спросила она.
Он медленно покачал головой.
— Только тебе. Даже если письма не отправлял. Все они — для тебя.
— Я не простила, — сказала Анна. — Но приехала. Может, этого хватит.
Он кивнул. Потом, словно по привычке, достал старый патефон. Тот самый. Она узнала его сразу — трещину на корпусе, потёртую этикетку.
— До сих пор играет, — сказал он. — Иногда включаю. Слушаю пластинки, которые ты любила. Будто разговариваем, только без слов.
Анна взглянула в окно. За стеклом падал снег. Лёгкий, почти бесцветный. Чистый — как чистый лист.
— Может… сегодня поставим что-нибудь вместе?
Он посмотрел на неё. В глазах мелькнуло что-то живое. Он ничего не ответил. Просто тихо улыбнулся.
И этого, в самом деле, оказалось достаточно.
