**НИЩАЯ**
Аня росла, как сорная трава — никто не поливал, не укрывал, не замечал. Ни тепла, ни ласки, ни простого «как дела». Одежду ей перепадали чужую, такую рваную, что сквозь дыры проглядывали острые коленки. Сандалии вечно протекали — то снег натопчут, то подмётка отклеится. Чтобы не возиться с косичками, мать стригла дочку «под горшок». Но волосы всё равно торчали во все стороны, словно кричали о хаосе в её жизни.
В детский сад Аня не ходила. Может, и хотела бы — где дети, игрушки, тепло… Но родителям было не до неё. Их заботы начинались с бутылки. Отец с матерью пили, ругались, лупили друг другу морды. Когда они исчезали в поисках выпивки, Аня пряталась — в подъездах, в подвалах. Она быстро поняла: чем меньше тебя заметно, тем меньше получишь. А если не успевала улизнуть — потом маскировала синяки.
Соседи вздыхали. Ругали между собой Нину — мать девочки, которая раньше была нормальной, а теперь связалась с уголовником и опустилась. А больше всего жалели саму Аню. Жалели — да что толку? Кто хлебом поделится, кто старый свитерок кинет, но если вещь была сносная — мать тут же сбывала, а деньги пропивала. Так и ходила Аня — в лохмотьях, босая, вечно голодная.
В школу девочка попала поздно. И неожиданно оказалось, что там ей хорошо. Учёба давалась легко. Аня старательно выводила буквы, тянула руку, читала запоем всё, что попадалось. В библиотеке засиживалась до темноты, листая страницы, словно священные тексты. Учителя поражались: откуда в этом замкнутом, забитом ребёнке столько света?
Но одноклассники её не приняли. Не поняли. Не пожалели. Стеснялись. Поношенная одежда, торчащие волосы, вечное молчание — всё это делало Аню чужой. Она не играла, не смеялась, не понимала их шуток. А главное — её родители. Дети передразнивали пьяную Нину и дразнили Аню «нищей». И прозвище прилипло. Сначала шёпотом, потом — в открытую. Через пару лет никто уже и не помнил её настоящего имени.
Учителя, хоть и видели несправедливость, молчали. Одни — боялись испортить отношения с «приличными» родителями. Другие — чувствовали своё бессилие. Третьи — просто привыкли. А Аня пряталась.
Её тихое убежище — старый парк за школой, у заброшенного пруда. Там, под вековым дубом, она проводила вечера, а иногда и ночевала, когда дома было невыносимо. В компании бродячих котов и псов. С ними она делилась едой, обнималась, разговаривала. Там, под шёпот листьев, можно было дышать.
Отец умер, когда ей было четырнадцать. Замёрз в сугробе, пьяный. На похоронах — только Нина и Аня. Мать рыдала, билась в истерике, а дочь просто стояла. Ни слёз, ни слов. Лишь тихое облегчение и стыд за это облегчение.
После смерти отца мать совсем слетела с катушек. Приступы, крики, дни, когда она не узнавала Аню. Тогда девочка начала подрабатывать — мыла полы в подъездах, носила воду, убирала. Соседи бросали ей мелочь. На эти деньги Аня покупала медицинские книги — верила, что однажды сможет вылечить мать.
А в школе стало только хуже. Кто-то прознал, что Аня подрабатывает уборщицей, и началась новая волна издевательств. Особенно усердствовала Карина — местная королева, дочь богатых родителей.
— Эй, нищая! Опять полы мыть побежала? — кричала она вдогонку, когда Аня спешила после уроков.
Аня молчала. Училась не слышать. Но каждый раз боль оседала внутри, как тяжёлый камень.
— За что?.. — шептала она дворняге, что теребила её подол. — Что я им сделала? Разве это справедливо?..
А потом появился он. Илья Соколов. Новенький. Высокий, статный, с тёмными глазами. Приехал с родителями из Воронежа. Спортсмен, умный, сдержанный. Вся школа вздыхала по нему с первого дня. Аня — тоже. Но скрывала это. Когда он проходил мимо, сердце бешено колотилось, а щёки горели. Она молилась, чтобы никто не заметил.
Карина сразу решила, что Илья — её. Дорогие наряды, маникюр, духи — она не оставляла ему шансов. Никто не смел с ней соперничать. Аня даже не думала — она и не мечтала.
Однажды, опоздав на урок из-за приступа матери, Аня вбежала в класс и уронила свою медицинскую книгу. Карина подняла её.
— Что это у тебя? «Психиатрия»? Ты совсем крыша поехала, нищая? Прямо как твоя мамаша?
И Аня не выдержала. Закусив губу, чтобы не закричать, она выскочила из класса. На бегу толкнула входящего Илью. Он обернулся — не успел ничего понять.
Аня добежала до парка. До дуба. Рухнула в снег. Рыдала.
И тут она увидела, как пёс пошёл по льду. Как лёд затрещал. Как собака провалилась.
Аня кинулась спасать. Скинула куртку. Поползла. Ухватилась за шерсть — и сама рухнула в воду. Лёд обжёг, вырвал дыхание. Пёс бился рядом. Аня пыталась выбраться. Сил не хватало. И вдруг — чьи-то крепкие руки вытащили её. И собаку тоже.
На берегу стоял Илья.
— Пошли. Моя мать врач. Ты замёрзла. Мы живём рядом, — говорил он, снимая мокрую куртку и заворачивая её в свою.
Аня кивала, едва соображая.
На следующий день они пришли в школу вместе.
— Ты что, серьёзно?! — взвизгнула Карина. — Она же нищая!
Илья спокойно ответил:
— Нищета — это в душе. А твоя душа — самая нищая, какую я видел.
Карина отпрянула. В классе повисла тишина. Аня села за парту. Впервые — не одна. И впервые — не опустив голову.
Теперь у неё был кто-то. Кто-то, кто видел в ней не «нищую», а человека. А ещё — Барсик. Тот самый пёс, которого они спасли. Теперь он жил у Ильи.
Иногда жизнь всё же даёт шанс тем, кто умел ждать.
