Всё будет по-моему
Татьяна Петровна сидела в кресле-качалке, перебирая спицы в руках. На диване рядом мирно посапывал её внучок. Она смотрела на него с тихой грустью и тёплой улыбкой. «Растёт крепыш, а всё потому, что я за ним слежу, как надо», — подумала она про себя.
Татьяна Петровна всегда славилась хозяйственностью. В молодости, когда они с покойным супругом только начинали жить вместе, приходилось считать каждую копейку. Зато теперь она умела делать чудо-борщ из трёх картошек, латать вещи так, что они служили ещё десять лет, и воспитывать детей в строгости, но без лишних трат.
Сейчас её дочь Ольга вышла замуж за Виктора, и Татьяну Петровну раздражало, что зять совсем не бережлив. Хоть и зарабатывает прилично, но деньги пускает на ветер — дорогие памперсы, брендовые распашонки, игрушки, которых хватило бы на детский сад. «В наше время и в поле рожали, и ничего — все живы!» — ворчала она, вспоминая, как сама растила Ольгу без всяких «наворотов».
Внук лежал в тёплой кофточке, которую отдала соседка Капитолина Степановна. «Зачем новое покупать, если старое ещё крепкое?» — размышляла Татьяна Петровна. Она замечала, что Ольга старается экономить, но Виктору это, видно, не по душе. То телевизор новый купит, то куртку модную — будто не понимает, что вещи должны служить, а не пылиться.
Вздохнув, Татьяна Петровна продолжила вязать. «Молодёжь нынче не та, — думала она. — Им всё подавай с блеском да ярлыками. А раньше люди умели радоваться малому и жили душа в душу».
Виктор сидел в кабинете, уставясь в окно, где сгущались вечерние сумерки. Работа не шла — мысли путались, возвращаясь к домашним делам. С того самого дня, как он женился на Ольге, жизнь превратилась в бесконечный спор о деньгах. Его тёща, Татьяна Петровна, и сама Ольга будто застряли в прошлом, когда каждая копейка была на счету.
Раньше он понимал — жили скромно, средств не хватало. Но теперь, когда его зарплата позволяла не считать каждую сотню, они всё равно вели себя так, будто в доме голодают. Если он покупал Ольге новое платье, она тут же искала, где оно дешевле. Если менял телефон — находила сто причин, почему старый ещё «как новенький». А тёща только поддакивала, вспоминая, как «при царе Горохе и без всего этого обходились».
Но хуже всего было с ребёнком. Вроде бы теперь можно дать малышу всё лучшее — но нет. Ольга упорно отказывалась от нормальных подгузников, используя марлевые тряпки, «как в её детстве». Экономила на питании, на одежде, словно они по-прежнему едва сводили концы с концами.
Виктор пытался объяснить, что деньги должны работать на семью, а не пылиться в тумбочке. Но его слова разбивались о глухую стену. Ольга стояла на своём, а Татьяна Петровна лишь подливала масла в огонь, рассказывая, как «раньше и пелёнки стирали в проруби, и ничего».
Однажды, после очередного спора, Виктор попробовал поговорить по-мужски. Собрал всех за столом, объяснил: экономия — это хорошо, но не до фанатизма. Что ребёнку нужен комфорт, а не подгузники из газет.
Но его не услышали. Тёща бурчала про «избалованную молодёжь», Ольга молчала, глядя в стол. Виктор почувствовал, как внутри закипает злость. Спорить дальше было бесполезно. Но что делать?
Бросать семью? «Нет, это не выход», — подумал он.
Сидя в кабинете, Виктор сжал кулаки. За окном уже стемнело.
— Не на того нарвались, — тихо сказал он. — Моего сына в нищете растить не дам. Будет по-моему!
