Павлик, иди кушать, — ласково позвала няня Таня.
— Не хочу, — упрямо буркнул он, уткнувшись носом в стекло.
— Павлушенька, пойдём.
— Не-е-ет! — завопил мальчик, забарабанив худенькими ножками в коричневых колготках. — Хочу к маме!
— Мама придёт позже, давай покушаем.
— Что тут у вас за беспорядок? Татьяна Михайловна, это что за концерт? Быстро за стол!
Строгая воспитательница схватила Пашу за ворот рубашки и потащила к столу. Впихивала ему в рот холодные макароны, а он вырывался, кричал.
— Жри, отродье, жри!
Дети в столовой заторопились, застучали ложками по мискам.
— Зачем так жестоко, Елена Демидовна? Они же малыши, — сдавленно прошептала няня Таня, смахивая слезу.
— Какие там малыши! — фыркнула та. — Будущие уголовники, как и их матери. Воровки, убийцы!
— Ма-а-ам! — закатился в истерике Пашка, побагровев и упав на пол.
— Заткнись, сопляк!
— Что за шум? — в дверях появилась ещё одна воспитательница. Даже Пашка на секунду замолчал.
— Этот бунтует, есть не хочет.
— Чей?
— Дубининой.
— А, этой отчаянной. Выведите его, мать пришла.
Пашка взвизгнул и рванул вперёд, вцепился в острые коленки.
— Мамка, мамка!..
Мать опустилась на пол, обнимая сына, целуя его худенькое тельце. Шептала что-то, только им двоим понятное.
— Не могу смотреть! — всхлипывала старая нянечка, баба Шура. — Ишь как любит, а она-то? Пусть и шальная, но другим матерям у неё поучиться надо.
— Любит, — усмехнулась Елена. — Послабления режима любит. Скоро этого заберут, она нового притащит.
— Злая ты, Лена.
— А что не так? — огрызнулась та. — Оцепеняет всех, вот и послабления выбивает.
— Женщина, а сердце каменное.
— У неё детей нет, вот и не понять, — бросил кто-то из персонала.
— У Тани тоже никого, а добрая.
— Добротой тут сыт не будешь.
На выходе Таня размышляла: а вдруг Елена права? Грубо, но правду режет?
Привязалась она к Пашке да к его матери, Анне — глазастой Анютке, за решёткой сидящей.
О-хо-хо…
Скоро Таня на пенсию, денег скопила, в свой домик уедет. Одна-одинёшенька, ни родни, ни близких.
Дети зеков — работа, не более. Но Павлик — другое.
А тот у окна ждёт. Сердцем чует — скоро мамка придёт.
Пришла.
Рыдают, обнявшись.
— Аня, — позвала Таня.
Девчонка обернулась — взгляд колючий.
— Поговорить надо.
Не привыкла Анютка доверять.
— Вам-то зачем мне помогать? — спросила, выслушав.
— Себе помогаю. Павлик — как внук. А ты… могла бы дочкой быть. Не подумай, не навязываюсь. Просто тяжело ему будет без тебя.
— Подумаю, — коротко бросила Аня.
Два дня думала.
— Ты чего, Дубинина? На побег задумалась? — шептались сокамерницы.
Аня молчала.
— Правду говорили? — спросила она у Тани позже.
— Правду, Анютка.
Девушка вздрогнула. «Бабушка»… Так в детстве звала.
— А как? Вы ведь мне чужой человек.
— Найдём способ. А если не выйдет — я в тот детдом устроюсь, буду с Павликом.
— Зачем вам это?
— Он мне платит… любовью.
— Ладно, попробуем.
Ни улыбки, ни доброго слова.
Но вышло. Павлика оставили.
— Спасибо, — сухо прошептала Аня.
— Мам, я с бабушкой поеду, потом к тебе! — радостно кричал Пашка.
Аня улыбалась сквозь слёзы.
Дни потянулись серые.
Разве такой жизни хотела?
Однажды вызвали на свидание.
— Дубинина, длительная.
— М-мать?! — Аня побледнела. — Не пойду!
— Иди, а то в карцер угодишь.
Втолкнули в комнату — а там…
— Павлик!
— Мамка!
Обнялись.
Три дня вместе. К вечеру третьего Аня разговорилась.
— Бабушка воспитывала, мать с мужчинами носилась. А как бабки не стало — забрала меня. Всё разрешала: в школу не ходи, кури…
Потом мужчина появился. Сначала добрый был, на море возил. А потом — кулаками.
В шестнадцать встретила Игоря. Год встречались. А потом этот избил…
— Господи…
— Игорь успел. Тот еле живой остался. Мать сбежала. Потом он опять пришёл…
— Это Игорь его? — догадалась Таня. — Ты… беременная, несовершеннолетняя… Всё на себя взяла?
Бедная девочка…
Больше не вспоминали.
Таня с Павликом ездила к Анне. Та оттаивала понемногу.
Но знала Таня: выйдет Анютка — заберёт сына. Куда? Что ждёт его?
Не хотела думать.
Как-то раз встретила бывших коллег.
— Помолодела, Таня Михайловна, — заметили те.
— Море помогает, — смеялась она. — Да и Павлуша — счастье моё.
— Дура ты, Танька.
— Это с чего?
— Выйдет твоя зэчка — обчистит тебя да прирежет. А пацана в детдом сдаст.
— Злая ты, Лена.
— Зато не дура.
Аннушка теплела. Письма писала, с Пашкой отвечали.
В письмах смелая, а при встречах — робеет.
Как-то прислала радостную весть: школу закончила, теперь профессию получает.
«Поздравляю, доченька», — писала Таня, а сама плакала.
Не видела, как Анютка, читая, слёзы вытирала и письмо к сердцу прижимала.
Пашка в школу пошёл. Ждут с бабушкой — скоро маму выпустят.
Но что-то неспокойно у Тани на душе. Позвонила бывшим коллегам — говорят, неделю как на волю вышла…
Плачет Таня, Павлика к груди прижимает.
— Баб, с мамой что-то?
Ах, бедный”И вдруг дверь скрипнула, и на пороге, улыбаясь сквозь слёзы, появилась Анютка, а Павлик, закричав “мамка!”, бросился к ней, и все трое — бабушка, дочь и внук — обнялись, наконец-то вместе.”
