Капля воды падала с крана прямо на засохшую яичницу — тик-тик-тик.
Оля замерла у раковины, сжимая губку. Вчерашняя сковородка смотрела на нее укором, обрамленная желтыми подтеками и крошками хлеба. Рядом стояла тарелка с размазанным маслом, чашка с кофейным ободком, нож, липкий от варенья.
Сергей уже укатил на работу в своей старенькой «Ладе», оставив после завтрака привычный беспорядок. Все это терпеливо ждало ее рук, как ждало каждое утро последние три года.
«Опять», — подумала Оля и резко открыла кран. Горячая вода зашипела, взбивая пену на дне сковородки. Она намылила губку и принялась за работу.
Три месяца назад она впервые попросила Сергея помочь с посудой. Он тогда удивленно поднял брови, словно она предложила ему полететь на Луну.
— Оль, да это же ерунда, — сказал он, не отрываясь от телевизора, где шли спортивные новости. — Пять минут — и готово.
Пять минут. Каждое утро. Каждый вечер. Оля мысленно подсчитывала: за год эти «пустяки» складываются в тридцать часов чистого времени. Целую рабочую неделю над раковиной.
Сковородка не поддавалась. Засохший жир требовал скребка и терпения. Желток въелся в покрытие, оставив желтые разводы. Она оттирала пятна и вспоминала вчерашний вечер: как Сергей развалился на диване с телефоном, листая соцсети, пока она одна разбирала последствия их ужина.
— Сережа, — осторожно позвала она, стараясь не звучать упрекающе, — помоешь свою тарелку?
Он не оторвался от экрана. Палец машинально листал ленту — котики, мемы, новости.
— Сейчас… — буркнул рассеянно. — Ты же видишь, какой у меня день был.
День. У него всегда был «какой-то день». Проекты горели, клиенты доставали, начальник орал.
А у нее что — курорт? Оля тоже работала — пусть в маленькой фирме, пусть не за огромные деньги, но восемь часов в день, как все.
Она поставила чистую сковородку в сушилку и принялась за чашку. Кофейная гуща размокла, превратившись в бурую жижу.
Дело было не в самой посуде — что там, десять минут работы. Дело в том, что Сергей просто не замечал ее труда.
Для него грязные тарелки исчезали сами собой, а чистые появлялись в шкафу по волшебству. Как белье в стиралке превращалось в выглаженные рубашки. Как продукты в холодильнике становились ужином. Как пыль с мебели испарялась без тряпки.
В его мире быт существовал как данность — как свет в лампочке или вода в кране. Нажал выключатель — есть свет. Пришел домой — чисто, ужин готов.
— Мне нужна помощь, — сказала она неделю спустя, когда он оставил в раковине не просто тарелку, а целую кастрюлю от щей.
Трехлитровую, с присохшими к стенкам остатками супа.
— Не деньгами, не подарками. Просто… замечай, что я делаю.
Сергей оторвался от ноутбука. На лице — искреннее недоумение.
— Да что такого? Минутное дело! У меня проект горит, а ты из-за какой-то кастрюли…
Минутное дело. Оля смотрела на его лицо и понимала: он действительно не видел проблемы.
Ему казалось: сполоснул тарелку — тридцать секунд, потер губкой — еще тридцать. Минута.
Но он не учитывал, что сначала надо убрать вчерашние остатки, включить воду, взять губку, выдавить средство. А если не одна тарелка, а десять? А если еще сковородки, кастрюли, чашки?
Той ночью, слушая его храп, Оля лежала без сна.
«А если я просто… перестану?» — подумала она внезапно.
Не из мести. Просто пусть увидит, сколько это на самом деле времени.
Утром она пожарила себе яичницу, позавтракала — и ушла, не тронув раковину.
Сергеева чашка так и осталась на столе с крошками и масляными пятнами.
Вечером чашек стало две. Плюс тарелки, ложки, вилки.
Сергей не заметил — взял чистую посуду из шкафа, как обычно.
— Как дела? — чмокнул ее в щеку.
— Нормально, — ответила Оля, глядя, как он достает йогурт из холодильника.
На третий день в раковине выросла гора посуды.
Сергей копался в шкафах, находя старые тарелки. Оказалось, у них куча забытой утвари.
На пятый день он начал экономить. Одну чашку использовал и для чая, и для кофе.
На шестой — достал граненый стакан, оставшийся от бабушки. Затем осторожно извлек тарелку из свадебного сервиза — того самого, с золотой каемкой, которым пользовались только по праздникам.
Он держался — ни слова, ни намека. Но взгляд все чаще застревал на раковине.
На седьмой день кухня превратилась в музей хаоса. Посуда заполонила стол, подоконник, даже табуретку. В воздухе витал сладковатый запах прокисшего молока.
Сергей ходил осторожно, как по минному полю. Нашел детскую пластиковую тарелку с зайчиками — и ел из нее, делая вид, что так и надо.
Оля чувствовала странное облегчение. Впервые за годы брака она не была обслуживающим персоналом.
Теперь он видел реальность.
В тот же вечер он влетел на кухню с пакетами из магазина.
— Оля! Что за бардак?!
Он замер, оглядывая кухню. Лицо красное, ноздри раздулись.
— Ты заболела? Тут же… невозможно дышать!
— Ничего, — спокойно сказала Оля. — Просто живу.
— Как живешь?! — Он ткнул пальцем в сторону раковины. — Это же свинарник! Воняет!
— И что? — пожала плечами она.
— Ты что, специально?! — в его голосе звучало настоящее недоумение.
— Я просто перестала. Ты же говорил — минутное дело. Вот и сделай за минуту.
— Да как?! — взорвался он. — Я даже чашку чистую не могу найти!
— Вот именно, — сказала Оля.
Сергей открыл рот, закрыл. В глазах медленно пробивалось понимание.
— Но я же… — начал он и замолчал. — То есть всегда было… вот так?
— Нет, — покачала головой Оля. — Потому что я убирала. Каждый день. По «пять минут». А ты не замечал.
Он оглядел кухню, словно впервые.
— Господи, — выдохнул. — Я… я просто не въезжал.
— Одну тарелку — минута, — сказала ОляТеперь они моют посуду вместе, а по выходным — всей семьей, даже маленький сын Коля старательно тянет тряпочку к своей пластиковой тарелочке.