Когда мою маленькую девочку оставили плакать на улице во время семейного праздника, терпение, копившееся годами, лопнуло. Что случилось потом — было столкновением, рожденным из любви, верности и материнской клятвы: никто не вправе решать, кому принадлежать — ни в моем доме, ни в сердце моего ребенка.
Я встретила Михаила в двадцать восемь — уже разведенная, уже мать. Моей дочери Алене только исполнилось два. Я взяла ее на первое свидание — отчасти потому, что не могла найти няню, но главное — мне нужно было сразу понять: примет ли этот мужчина меня целиком, вместе с ней?
Многие мужчины сначала притворялись. Кто-то напряженно улыбался, кто-то неуклюже давал пять.
Михаил был другим. Он присел перед Аленой, спросил про ее носочки с зайчиками и провел почти двадцать минут, помогая ей приклеивать блестки на бумагу, пока я сидела в стороне, доедая остывшую картошку и молча наблюдала.
Через два года мы поженились в узком кругу близких. Алена надела венок из цветов и настояла, чтобы вела нас под руку с обоими. Во время застолья она внезапно прервала поедание пирожного, чтобы сказать речь.
Назвала его «почти папой». Все засмеялись. В глазах Михаила блеснули слезы.
В пять лет он официально удочерил ее. Мы отметили это во дворе с гирляндами и домашним тортом. После подарков Алена забралась к нему на колени, обняла за шею и прошептала: «Теперь можно называть тебя папой? По-настоящему?»
Михаил улыбнулся. «Только если я смогу называть тебя дочкой всегда».
Я думала, любовь исправит всё. Что шрамы от развода и одиночества заживут. Что слово «приемный» никогда не встанет между ними.
Но любовь не всегда добирается до всех темных уголков — особенно тех, где осуждение прячется за вежливыми улыбками за обеденным столом.
Мать Михаила, Галина, никогда не оскорбляла меня в лицо, но никогда не спрашивала Алену про школу, не комментировала ее рисунки, присланные на праздники. Даже после усыновления подписывала открытки только «Михаилу и Ольге». Однажды, после ужина, она взглянула на мою идеально пропеченную лазанью и сказала: «Видно, ты быстро научилась готовить, растила ребенка одна».
Михаил слышал это. Позже, когда я призналась, как больно, он просто обнял меня.
«Она человек старых взглядов, — прошептал он. — Дай ей время».
Я пыталась. До того дня, когда она выгнала мою дочь с дня рождения.
Был ясный субботний день. Брат Михаила, Денис, устраивал вечеринку в стиле «Покемонов» для своего сына Вани, которому исполнялось семь.
Алена трепетала от восторга. Всю неделю она расспрашивала о любимых вещах Вани. Увидев в интернете коллекционную колоду карт, она засияла.
«Вот это! Он с ума сойдет!» — воскликнула она. Мы с Михаилом поделили стоимость, но сказали, что подарок от нее. Она сама завернула его в золотую бумагу, тщательно разглаживая уголки.
«Как думаешь, ему понравится?» — спрашивала она в сотый раз.
«Почти так же сильно, как мы любим тебя», — ответила я.
Утром она надела голубое платье с блестками и бантом на спине.
«Хочу красиво выглядеть на фотографиях», — сказала она.
Мы привезли ее в полдень. С Михаилом планировали пообедать в любимом кафе и прогуляться у набережной. Денис и его жена Наталья встретили нас тепло. Детский смех доносился из сада. Мы поцеловали Алену, напомнили вымыть руки перед едой и уехали.
Через сорок пять минут зазвонил телефон. На экране — имя Алены. У нее не было своего телефона, только старый аппарат Михаила на экстренные случаи.
Я ответила сразу, включив громкую связь. Ее голос дрожал.
«Мама? Забери меня… Бабушка сказала, что мне надо выйти. Она сказала… я не семья».
Я оцепенела. «Где ты, солнышко?»
«В саду, у калитки. Я не хочу идти на улицу».
«Мы едем», — твердо сказал Михаил.
Мы примчались за десять минут. Еще до полной остановки машины я выскочила. Алена стояла у забора, сжимая золотой сверток, будто это единственное, что удерживало ее на ногах. Щеки были в слезах, платье испачкано травой.
Михаил бросился к ней, опустившись на колени.
«Аленка», — прошептал он, обнимая ее. Она разрыдалась у него на груди.
Я повернулась к дому, каждый шаг отдавался яростью.
Внутри Галина сидела за столом, ела торт и беседовала с Натальей. Играла музыка, из другой комнаты доносился детский смех.
«Почему моя дочь на улице?» — мой голос разрезал тишину.
В комнате повисло молчание. Галина спокойно положила вилку, промокнула губы и посмотрела на меня.
«Она не семья. Этот праздник — для родных и друзей».
Воздух вырвался из легких. Наталья опустила глаза.
«Мы не хотели портить Ванин праздник, — пробормотала она. — Пусть Галина решает…»
«Вы оставили ребенка одну, чтобы спокойно есть торт? — голос дрожал. — Вы видите в моей дочери чужую? Позор вам обеим».
Я развернулась и вышла, прежде чем гнев вырвался наружу.
Алена не отпускала Михаила всю дорогу, изредка касаясь моего плеча. Я сидела с ними на заднем сиденье, повторяя, что она в безопасности, что она ни в чем не виновата.
Днем мы купили ей мороженое с шоколадной крошкой. Вечером она заснула между нами под пледом, выбрав фильм.
«Я не оставлю это так», — сказала я Михаилу.
«И я нет», — ответил он.
Через две недели мы устроили пикник в честь его дня рождения. В приглашениях стояло:
«Приглашаем всех, для кого Алена — семья».
За час до начала Галина написала:
«Значит, меня не ждут?»
Я ответила: «Я просто следую твоему правилу. Помнишь? Не все — семья».
Она не ответила.
Пикник получился идеальным — гирлянды в ветвях, пледы на траве, цветы в банках и капкейки. Денис приехал с Ваней; Наталья осталась дома. Ваня сразу побежал к Алене.
«Извини, бабушка была злая, — тихо сказал он. — Ты как сестра. Я никогда не буду таким».
Алена убежала в дом и вернулась с золотым пакетом
